Энн Рул - Убийца рядом со мной. Мой друг – серийный маньяк Тед Банди

Где-то на юго-западе Карен Чандлер, уже жена и мать, рассказывала Кингу о январской ночи 1978 года. Она казалась совершенно спокойной. Знать, что хотя бы небольшая группа девушек, переживших встречу с Тедом, живут счастливой, нормальной обычной жизнью, было для меня большим утешением. Карен не упомянула, что до сих пор выплачивает по триста долларов в месяц по счетам дантистов за лечение нанесенных Тедом травм.

Челюсть соседки Карен по общежитию Кэти Кляйнер до сих пор сильно болит, и кажется, никакая хирургическая операция не способна ей помочь.

Я беседовала еще с одной обитательницей «Хи Омега» из Флориды – Сьюзен Дентон. Она позвонила мне чуть раньше на той же неделе – телефонные разговоры с теми, с кем меня свело расследование преступлений Теда Банди, стали обычным делом. Сьюзен рассказала, что репортер по имени Эми Вилсон написал статью о девушках из «Хи Омега» для журнала «Саншайн» из Южной Флориды. В статье говорилось обо всем: о кошмарах, которые они пережили, о том, как они пытались забыть эти жуткие воспоминания.

Но, конечно, никто ничего не забыл, и мы прекрасно понимали, что никогда и не забудем.

В той душной маленькой студии в Сан-Франциско я слушала приятный голос Карен Чандлер и голос Джека Левина, бостонского профессора, говорившего о проблеме серийных убийств. Мне было не по себе.

В мыслях я постоянно возвращалась к казни и думала о том, как убивает электричество. И при этом думала: «Тед уже больше ничего не может дать нашему миру, и мир тоже больше ничего не может дать ему. Для него настало время уходить».

В центре Сан-Франциско было прохладно и свежо. Водитель лимузина отвез меня в самый лучший отель в городе, где меня ожидали сотрудники телепрограммы «20/20». Кроме того, меня ждали еще тридцать четыре телефонных сообщения с пометкой «Срочно». Вначале я растерялась, но потом успокоилась, поняв, что ответить на все никак не смогу.

Следующие сорок часов мне предстояло провести с командой «20/20», с Томом Джарриелом, продюсером Берни Коэном и редактором Бобом Ридом. И говорить о Теде.

С еще большей остротой ко мне вернулось ощущение нереальности всего происходящего, и мое внимание словно раздвоилось. Я постоянно чувствовала, как мои «внутренние часы» отсчитывают время до момента, когда начнется путь в маленькую комнату в тюрьме штата Флорида – комнату, где стоит грубо сколоченный дубовый стул с кожаными ремнями и электродами; комнату, где спинки черно-белых блестящих свидетельских кресел имеют форму тюльпанов – кресла всегда казались слишком легкомысленными для подобного места. Команда «20/20» отвела меня вниз, где нам подали роскошный обед – гораздо дороже обедов, что мне до сих пор подавали. Однако у меня настолько пересохло во рту, что я не смогла получить от еды настоящего удовольствия. Том, Берни и Боб были очень милы и много шутили.

Они просто работали над очередной интересной историей. Они не были лично причастны к ней. В их положении я бывала тысячи раз. Завтра, 24 января, Тед должен был умереть.

Наконец в своей книге я дошла до того места, где я честно должна признаться в своих реакциях. Мне было трудно прожить те двадцать четыре часа. Чувство у меня было точно такое же, как тогда, когда я в последний раз видела своего брата Дона. Мы с моим новым мужем довезли его до аэропорта в Сиэтле, всерьез беспокоясь из-за его крайне подавленного состояния. Парадоксальным образом он вместе с моим отцом должен был лететь в Сан-Франциско – туда, где я находилась теперь, – откуда он должен был вернуться в Стэнфорд. Как только они исчезли из поля моего зрения, я разрыдалась.

Я поняла, что больше никогда не увижу брата. И я ничего не могла поделать. Я не могла остановить Дона на его пути к смерти. Это должно было случиться, и ничто не могло изменить роковой ход вещей. В двадцать лет я впервые ощутила это чувство фатальной неизбежности.

Когда на следующий день Дон покончил с собой, ему был двадцать один год. Тед был на год старше, когда я в первый раз встретила его. Мой брат был воплощением всего самого доброго и прекрасного, Тед Банди был его полной противоположностью. И тем не менее из-за утраты Дона я всегда ощущала некую внутреннюю связь с Тедом.

И вот теперь, тридцать лет спустя, Тед должен был умереть, и ничто не могло спасти его. И ничто не должно было его спасти.

Я попыталась сосредоточиться на застольной беседе. Я ведь ничем не была обязана этому чудовищу Теду. Чудовищу-насильнику-убийце. Он постоянно лгал мне, и он сломал больше человеческих жизней, чем те люди, о которых я когда-либо писала. Сейчас я вспоминала и размышляла не о человеке, а о мифе.