Катрина Лено - Не упусти [litres]

Дома не всегда было ужасно. Если она попробует, то точно это вспомнит.

Но и это счастье померкло. Так же, как и гнев. Его место заняла пустота.

Она отдавала предпочтение пустоте. С ней было по-домашнему уютно.

Она переоделась в купальник. Сорока любила купаться в лунном свете.

Ее кожа казалась серебристой, когда она держала руки под водой, и в этом свете легкая рябь делала ее похожей на морское существо, выросшее в глубине океана, который просто гость на суше.

Матрас-пицца врезался в стенку бассейна и поплыл к ней обратно, он мягко отскакивал от руки или ноги и продолжал свой цикл.

Сорока плавала на спине и смотрела в небо. Если сложить ладони по обе стороны лица, то не будет видно ничего, кроме кольца верхушек деревьев, окружавших их маленький участок на Пайн‐стрит, яркого шара почти полной луны, сияющих точек тысяч и тысяч звезд. На ночном небе было больше звезд, чем можно разглядеть. Во Вселенной было больше звезд, чем можно себе представить. Сорока это знала, и от этого ее переполняли чувства и радость, смирение и в то же время страх.

Она пробыла в Близком около часа.

Отец не закричал, когда мать из Близкого встала перед ним и раскрыла челюсть.

В его глазах было такое выражение… Как сказать. Как будто он знал, что заслужил это.

День выдался долгий.

Тело Сороки ныло от усилий, с которыми она переходила из одного мира в другой. Голова раскалывалась, даже когда она погружала ее в прохладную воду, даже когда закрывала глаза и сжимала большим и указательным пальцами то место на руке, которое Эрин когда-то назвала точкой давления.

От отца было не так много крови. Всего один аккуратный глоток – и все кончено.

Она осталась посмотреть, как ее мать из Близкого медленно спускается с холма.

– Когда ты вернешься, чтобы остаться? – спросила она, и Сорока улыбнулась, сказав:

– Скоро. Думаю, я уже со всем закончила.

Но в этом мире, в Дали, ее любимым занятием было оставаться в бассейне до тех пор, пока пальцы не сморщатся, пока в ушах не заплещется вода, пока глаза не покраснеют от хлорки. Она решила позволить себе провести еще одну ночь в чистой воде.

В запахе хлорки. Он ее успокаивал.

Как и маленькое красное пятнышко на ярко-зеленой траве, как и звук от одеяла Эрин, когда Сорока разрезала его кухонным ножом, как и выражение на лице отца.

Как и одиночество. Так же, как и звездное небо над ней, мерцавшее и сверкавшее, как будто оно было заполнено алмазами, а не шарами светящегося газа. Как и ощущение невесомости, погруженности в воду, плавучести, достаточной для того, чтобы плыть.

Все?

Сорока даже не заметила Здешнего, но вот он здесь, отдыхает на матрасе-пицце, маленькое существо, похожее на кошку, с когтями, которые опускались так низко, что касались поверхности воды.

– Приятно видеть в тебе не только насекомое.

Хорошо быть тихим. Можно сидеть, наблюдать и ни о чем не беспокоиться.

– Почему бы тебе не продолжить просто сидеть и наблюдать?

Я больше не в настроении слушать лекции.

Ты до сих пор не прислушивалась ни к одному моему совету. С чего ты взяла, что я пришел попробовать еще раз?

– Тогда зачем ты здесь?

Я всегда здесь, независимо от того, осознаешь ты мое присутствие или нет.

– Ну и ладно. Только не приставай ко мне. Мне нравилось быть одной.

Мы никогда не бываем по-настоящему одни. С нами всегда рядом мы сами.

Сорока фыркнула:

– Вот поэтому я тебя терпеть не могу. Никто так не говорит.

Ха, но ты так говоришь , – сказал он, а потом замолчал, и когда Сорока снова посмотрела на него, превратился во что-то вроде ребенка, поднявшего лицо к небу и смотревшего на звезды.

И поскольку ничто хорошее или мирное не длится вечно, Сорока начала различать голоса.

Два из них были со знакомыми тембрами, они поднимались и опускались, скользя вокруг дома, так что Маргарет узнала, кто это, прежде чем их увидела, прежде чем они вышли на залитый лунным светом задний двор и остановились, увидев ее. Один из них расхохотался.

– Погляди! Я же говорила, что с ней все в порядке, – сказала Клэр и, прежде чем Бен успел ответить, сняла платье и поднялась по лестнице на платформу, а потом прыгнула в бассейн с таким всплеском, что даже Бен, стоявший в трех или четырех футах от нее, промок.

– Клэр, какого черта? – сказал он, вытирая руки о шорты.

– Залезай, ворчун! Вода теплая! – отозвалась Клэр.

Она была пьяна. Сорока почувствовала запах, исходящий от нее волнами, еще до того, как Клэр приплыла к ней и обвила руками ее шею, словно не видела ее несколько недель.