Алекс Шульман - Выжившие [litres]

Пьер быстро едет по шоссе, все время в левом ряду. Когда ему приходится снижать скорость, например из-за каких-то туристов, наслаждающихся дорогой, он откидывается назад всем телом и громко сигналит, отгоняя остальные машины в среднюю полосу, где им самое место. А Пьер снова разгоняется, двигатель вращается, набирая обороты, – абсолютно здоровый звук.

– Еда! – внезапно кричит Пьер, указывая на дорожный знак на горизонте.

– Наконец-то, – бурчит Нильс с заднего сиденья.

Все рестораны быстрого питания выглядят одинаково. У работников на груди золотые звезды – у кого-то несколько, а у кого-то ни одной, так что всем сразу понятно, кто молодец, а кто не очень. Все с именными значками, кроме, на удивление, молодого директора ресторана; он, как курица-наседка, ходит за кассами, ругает своих тупых сотрудников, нервно бросается исправлять какие-то неполадки, иногда останавливается и с вымученной улыбкой смотрит на посетителей.

Они заказывают гамбургеры и картошку фри и садятся за один из столиков рядом с выходом. Нильс достает телефон.

– Мне приходится разгребать все то дерьмо, которое вы заварили, – говорит он. – Думаю, полиция нас уже ищет.

– Да ну! – смеется Пьер.

– Вот тебе и да ну! – говорит Нильс. – Все очень серьезно.

Нильс выходит, Бенжамин видит, как он стоит на парковке на ветру, прижимая трубку к одному уху и зажимая ладонью другое, чтобы заглушить шум шоссе. Пьер вываливает картошку в коробку от гамбургера и расставляет рядышком баночки с кетчупом: если одна закончится, наготове другая.

– Если честно, я не думал, что мы когда-нибудь вернемся, – говорит Пьер.

– Да уж, – отвечает Бенжамин. Но у него сразу же появляется мысль, и он поднимает глаза на брата. – А почему?

– Ну, из-за несчастья, – говорит Пьер. – Тебе пришлось нелегко.

Бенжамин смотрит, как быстро ест Пьер. Он опускает в кетчуп сразу три кусочка картошки, они тяжелеют и наклоняются, как тюльпаны, когда он кладет их в рот.

– Я все еще не понимаю, – говорит Пьер. – Почему тебя ударило? Ведь током бьет тогда, когда к чему-то прикасаешься. А ты ведь ничего не трогал!

– Я тоже не понимал, – говорит Бенжамин. – Десять лет я не знал, что тогда произошло. И вот недавно мне рассказали.

– И что же случилось? – спрашивает Пьер.

И Бенжамин рассказывает Пьеру про электрическую дугу. В некоторых местах электрическое напряжение так велико, что наэлектризованным становится сам воздух. Он нагревается на несколько тысяч градусов, и наконец температура достигает таких высот, что наступает разрядка, которая напоминает удар молнии.

– Так и произошло? – спрашивает Пьер.

– Да. Электрики, которым я об этом рассказывал, удивлялись, что я не умер.

– Ты говорил с электриками?

– Да. Со многими.

– Зачем?

– Хотел разобраться, что произошло.

Пьер качает головой и смотрит на Нильса, тот отошел подальше и стоит на небольшой полянке, отделяющей парковку от восьмиполосного шоссе.

– Ты знаешь, сколько случаев удара током регистрируют в электрической компании ежегодно? – спрашивает Бенжамин. – Пятьдесят. А знаешь, сколько случаев на самом деле происходит, по мнению сотрудников компании? Больше двадцати тысяч. О них просто никто не сообщает. И знаешь почему?

– Стыдно.

– Именно. Стыдно. Они ведь электрики. Они должны уметь обращаться с электричеством.

– Невероятно, – говорит Пьер и откладывает гамбургер со следами зубов, словно от крысиного укуса. Он достает картошку, впивается в нее, словно в соленые ребрышки, а потом кладет оставшийся кусочек, который держит в руке, на салфетку на столе. Бенжамин видит, что на салфетке уже скопилось много таких огрызков.

– Почему ты не доедаешь? – спрашивает Бенжамин.

– Противно, – отвечает его брат. – Пальцы грязные, на них черт знает что.

Бенжамин смотрит на Пьера, видит, как он один за другим избавляется от остатков картошки, и внезапно его охватывает чувство глубокой жалости к своему брату. Он понимает, что эта кучка картофельных огрызков на столе значит, что и у Пьера что-то болит, что и у него есть своя история. Бенжамин всегда удивлялся, как Пьеру удалось пережить детство без травмы. Казалось, что его ничто не затронуло, что все события прошли мимо него – или даже сделали его сильнее? Но теперь, видя, как брат складывает недоеденную картошку в кучку на столе, Бенжамин впервые что-то замечает, ведь тот, кто не может положить в рот то, что держал своими же руками, вряд ли живет в гармонии с собой. В установившейся тишине воскресают звуки ресторана. Стучит аппарат, выбрасывающий в бумажные стаканчики лед. Сушилка для рук в туалете то гудит, то замолкает. Каждый раз, когда новый посетитель открывает дверь, шумит шоссе. Кто-то заказывает мягкое мороженое, и включается моторчик, звук – низкий, похожий на нижние клавиши пианино, и Бенжамин снова в трансформаторной будке стоит перед стеной из трубок. От этих картинок он пытается избавиться уже много лет, и иногда они исчезают, но он знает, что они обязательно вернутся. Каждый раз, услышав громкий неожиданный звук, он думает о том взрыве. Например, в туалете самолета, когда захлопывается воздушный шлюз. Сильный свет вызывает такой же эффект. Зимним вечером на шоссе, если Бенжамин попадает в дальний свет встречного автомобиля, его на какое-то время парализует, он вспоминает последнюю секунду, побелевшую перед взрывом комнату. Прохладный пол во влажной темноте, на котором он очнулся и пытался сориентироваться, щурясь от света.