Алекс Шульман - Выжившие [litres]

Папа стоял у окна, выходившего на площадь, и смотрел на улицу. Он взглянул на часы, присел на стул у обеденного стола и уставился на свои колени. Он был одет очень красиво: кожаные полуботинки, брюки от костюма, которые папа всегда оставлял на вешалке до последнего момента, чтобы не помять стрелки – Нильс и мама просто бесились, когда он часами бродил по квартире в одних кальсонах перед каким-нибудь праздником. На нем была его фуражка выпускника, потерявшая форму, заношенная позолоченная тряпка.

– Черт! – пробормотал он, подходя к окну. Чтобы разглядеть, что происходит на улице, ему пришлось плотно прижаться лицом к стеклу, и Бенжамин представил себе, как будет выглядеть папа с той стороны окна, если кто-нибудь на площади посмотрит на него: руки прижаты к окну, распластанные щеки, широко распахнутые глаза, оглядывающие улицу. Словно зверь в зоопарке, только что осознавший, что попал в клетку.

– Просто безумие какое-то! – бормотал папа себе под нос. – Ну как можно опаздывать на собственный выпускной?

Вся семья собралась утром на школьном дворе, чтобы встретить Нильса. Папа отпросил Пьера и Бенжамина с уроков, чтобы они тоже поучаствовали в этом событии. Ведь это очень важно. Пьеру велели держать плакат с фотографией трехлетнего Нильса, сидящего на горшке и улыбающегося в камеру. Фотография напомнила Бенжамину семейный анекдот, который постоянно рассказывала мама: как Бенжамин однажды залез в горшок Нильса, после того как тот закончил свои дела. Мама обнаружила его в ванной с какашкой в руках. Беззвучно смеясь, мама описывала, как Бенжамин грыз какашку, «словно куриную ножку», и каждый раз, когда она об этом рассказывала, Бенжамин выходил из комнаты.

Начался дождь, и семья спряталась под большим зонтом, а потом на крыльцо вышел какой-то взволнованный человек, видимо, директор, с мегафоном в руках, посчитал до десяти и распахнул двери, и оттуда на школьный двор выскочила толпа учеников; они бегали по двору, разыскивая свои семьи. Все, кроме Нильса. Бенжамин сразу же его заметил, он шел, спокойно и уверенно улыбаясь, прямо к фотографии себя на горшке.

– Браво! – закричала мама и подняла вверх сжатый кулак, когда он подошел. Они с папой обняли Нильса. У него были цветы, плюшевые мишки и маленькие бутылочки с сине-голубой ленточкой на горлышке – подарки от дорогих ему людей, доказательства его общительности висели у него на груди. Друзей Нильса Бенжамин иногда видел дома, в их квартире. Когда Нильс возвращался из школы, он приводил с собой одноклассников – иногда четверо или пятеро ребят вваливались в прихожую и толпились в коридоре. Нильс быстро проводил их в свою комнату и закрывал за собой дверь, но Бенжамин все-таки видел их, когда они приходили или уходили; он молча стоял в дверях своей комнаты, когда они проходили мимо, эти человеческие гиганты с прыщавыми лицами, молчаливые, долговязые, с растущими прямо от груди ногами.

В руке у Нильса был коричневый конверт с аттестатом; атомная бомба разочарования беззвучно разорвалась на школьном дворе, когда папа открыл конверт и пробежался глазами по оценкам. Он передал документ маме, еще раз просмотрел его через ее плечо, кивая, словно чего-то подобного он и ожидал, забрал у нее бумагу и положил во внутренний карман пиджака. Но Бенжамин заметил огорчение в глазах родителей. Всю весну поступали сигналы о том, что аттестат может оказаться не таким прекрасным, как мама постоянно рассказывает остальным детям.

Нильс быстро попрощался, потому что он должен был кататься на грузовике выпускников вместе со своими одноклассниками. Он пообещал вернуться домой как можно быстрее. Вокруг зашумели, Нильс увидел своего приятеля, они обнялись, звякнув болтавшимися на груди бутылочками с шампанским, и пошли, положив руки друг другу на плечи, к длинному ряду грузовиков, стоявших с заведенными двигателями. Грузовики были украшены березовыми ветками и висящими по бокам простынями с нанесенными на них надписями. Когда сын исчез в толпе, папа прокричал:

– Мы ждем тебя дома!

А мама закурила сигарету, и они пошли домой, спрятавшись под одним зонтом, по туннелю под железнодорожными путями, к центру города, маленькая семья с высоко поднятым плакатом, словно демонстрация, проходящая по площади.

Прошло уже два часа, и папа бродил туда-сюда мимо окна, пытаясь разглядеть своего блудного сына. Он подошел к приставному столику и проверил еду. Там стояли несколько тарелок с мортаделлой, редисом и солью. Четыре половинки яйца, украшенные икрой. И на отдельной тарелке – финский сыр «Эмменталь». Этот флагман выпускного пира – то, что Нильс любил больше всего. Обычно он отрезал кусок сыра, щедро смазывал его маслом, а затем сворачивал рулетом и не спеша ел перед телевизором по вечерам. Пьер и Бенжамин даже смотреть на это не могли, жирное масло на жирном сыре, они делали вид, что их тошнит, и выходили из гостиной, когда Нильс принимался за еду. А он оставался там в темноте, в синеватом сиянии телевизора, и доедал свой сыр до конца.