- У тебя какой-то невеселый голос.
- Все нормально. Что случилось? - она кашлянула.
- Ты же послала мне факсом этот список.
Список пассажиров из папки. У нее было такое чувство, что с тех пор как она посетила рабочий кабинет Хокиносна прошла целая вечность.
- И что с ним?
Скрипнул шарнир печной двери. Эвелин слышала, как Смолле перемешал кочергой угли. Поток воздуха раздул огонь, и дерево начало похрустывать.
- Я проверил несколько имен. Люди из списка - это врачи, политики, чиновники и правозащитники. Я собрал довольно пикантный материал...
Вдруг вагончик качнуло. Задрожал потолок, а чайные кружки затанцевали по столу. У Эвелин бешено заколотилось сердце.
- Эвелин... Эвелин?
Она уронила телефон. Он упал на пол, где-то между кухонными шкафами. Голос Патрика звучал теперь вдалеке.
Эвелин огляделась, словно загнанная в угол. И тут она услышала потрескивание веревки.
Она не заметила, что Смолле задернул занавеску. За ней вырисовывался покачивающийся туда-сюда силуэт. А из под занавески выглядывали колени Смолле, волочившиеся по полу.
Пуласки и главный врач обыскивали уже третье подвальное помещение. Просмотрев документы из реанимации, они решили попытать счастья с бумагами из хирургии. В этом архиве их тоже окружали десятки ящиков. С потолка свисала голая лампочка, такая пыльная, что в помещении был приглушенный свет, из-за чего оно напоминало архив ляйпцигского полицейского участка. Не удивительно, что Вобельски решил заняться этой комнатой в последнюю очередь.
Пуласки восхищался терпением доктора, у которого постоянно пищал пейджер. Каждый раз он сразу перезванивал с сотового и просил своих людей подождать, так как в данный момент был занят.
- Там, наверху,- сказал он после очередного звонка, затем встал на цыпочки и вытащил с полки коробку. – Ну, вот и нашли - август 1998 года.
Вобельски поставил коробку на пол.
- Через год все данные были переведены на новую компьютерную систему, непосредственно перед новым тысячелетием. Можете себе представить? Это безумие! Ничего не работало. А потом никто не удосужился оцифровать старые бумаги. Пришло время сфотографировать этот хлам на микрофишу.
Вобельски снял крышку, пролистал документы, и вытащив нужную папку, сдул пыль с обложки.
- Леся Прокопович, - прочитал он вслух.
Пуласки опустил напряженные плечи.
- Нашли.
После этого они еще нашли документы Мартина Хорнера, Себастиана Земмельшлегера и незнакомой девушки с веснушками, которую терапевты Маркклееберга спустя восемнадцать месяцев после лечения назвали Наташа Зоммер.
- Вот документы пятого ребенка.
Вобельски вытащил еще одну папку.
- Точно, теперь я вспомнил. Нежная, хрупкая девочка с длинными светлыми волосами, похожая на ангела.
Пуласки стер пыль с титульного листа.
На нем было написано Лиза Гурдиев.
Если врач правильно помнил о тех событиях, Лиза была одним из четырех детей-сирот.
Вобельски водил пальцем по строчкам медицинского заключения.
- Она чуть не умерла от передозировки героина. К счастью, в ту ночь дежурил токсиколог, который ввел ей антидот, чтобы вывести яд из организма.
Пуласки рассматривал фотографию десятилетней девочки. У нее были сильные кровоподтеки под глазами, на щеках и шее.
- Могу я оставить себе эту фотографию?
Вобельски сделал несчастное лицо.
- Вы же знаете, без ордера на обыск и освобождения от обязанности хранить врачебную тайну, мне нельзя находиться здесь внизу, вместе с Bами.
- Я ценю это. - Пуласки кашлянул. - Но если девочка еще жива, то, возможно, ее жизнь в опасности. Вы можете, хотя бы выяснить, куда ее отправили после лечения?
- Это возможно.
Врач нашел рекомендательное письмо, к которому был прикреплен протокол передачи.
- Ее перевели в психиатрическую больницу Оксенцоль. Коллеги в Гамбурге наверняка смогут Вам помочь в дальнейших поисках.
- Насколько велика вероятность, что она все еще там?
Врач пожал плечами.
- Зависит от тяжести ее психологической травмы и того, насколько быстро подействовала терапия.
Пуласки посмотрел на часы. В это время он никого не застанет в больнице, было уже около трех часов утра. Но если он выедет прямо сейчас, то с рассветом будет там.
Если Лиза все еще жила в Гамбурге, нужно было вовремя найти ее, прежде чем до нее доберется седовласый.
Зал ожидания вокзала Вестерланда состоял только из белого кафельного пола и жестких скамеек для сидения. Пахло мочой. Мигающая, неоновая лампа на потолке излучала такой же холод, какой Эвелин испытывала внутри себя. Подтянув ноги, она свернулась калачиком на лавке и спрятала руки в рукава пуловера. Голубой пуловер ее матери в норвежском стиле пах соленой водой. Изо рта шел пар, но она его не замечала. От множества слез, пролитых ее в последние часы, воспаленные глаза горели так, как будто сетчатка глаза соприкоснулась с мылом.
Читать дальше