Киран Харгрейв - Милосердные [litres]

– Это еще зачем?

– У них нет хлеба.

Мама презрительно фыркает.

– В доме у комиссара нет хлеба? Небось, все умяла его упитанная жена. – Мама щурит глаза, ее впалые щеки как будто ввалились еще сильнее. – Мы не настолько богаты, чтобы раздавать еду.

– У нас его хватит еще на неделю, – говорит Марен, заворачивая хлеб в чистое полотенце. – Они вернут нам буханку, когда будут печь.

– Вот ленивая туша, – говорит мама с такой злобой в голосе, что Марен замирает и удивленно глядит на нее. – Чем она там занимается целыми днями? Пока муж весь в трудах и заботах, интересуется, навещает…

– Кого навещает?

– И Торил, и Магду. Они говорят, что он молится вместе с ними. И, как я понимаю, он также проявлял интерес к Дийне. – Мама облизывает уголки губ, где кожа потрескавшаяся и сухая. – Может быть, скоро он придет к нам.

– Может быть. – Марен набрасывает шаль на плечи, чтобы скрыть внезапную дрожь. – Я скоро вернусь.

Она старается поскорее пройти мимо дома Торил. Может быть, комиссар сейчас там? Молится вместе с чужими людьми, бросив собственную жену в одиночестве. Она снова наступает на упавшее одеяло, давит его каблуками.

Дверь в лодочный сарай приоткрыта. Студеный воздух сочится внутрь, огонь в камине уже еле теплится, и кажется, сейчас погаснет. Урсула так и сидит за столом, где оставила ее Марен. Костяшки пальцев, вцепившихся в одеяло, побелели то ли от холода, то ли от напряжения. Марен с трудом сдерживает раздражение – нельзя было встать и закрыть дверь?

– Вот, – говорит она, грохнув кувшином о стол. Урса вздрагивает, поднимает глаза. – Вода и хлеб. Где ножи?

– Там.

Марен смахивает засохшие крошки с разделочной доски. Нож тупой, точильного камня нигде не видать. Она кое-как отрезает два ломтя хлеба, кладет их на тарелку – выбрав самую чистую, – и ставит ее перед Урсулой вместе с костяной чашкой с пятном на ободке.

Ей уже начинает казаться, что ей придется самой вложить в руку Урсулы кусочек хлеба, может быть, даже ее накормить, но тут Урсула моргает и впервые за все это время смотрит прямо на Марен.

– Спасибо, – говорит она и берет Марен за руку. – Извините, я… – Она умолкает, сглатывает слюну. – Даже страшно представить, что вы обо мне подумали.

– Не мое это дело, что-то думать о вас, – говорит Марен и чувствует, как жар приливает к щекам. Рука у Урсулы теплая, согретая под одеялом, и удивительно мягкая. Марен очень остро осознает, что ее собственная рука – жесткая и сухая, угловатая и холодная, как схваченная морозом земля. Она осторожно высвобождает ладонь. – Я была рада помочь.

– Я вам заплачу. – Урсула пытается встать. – Деньги у мужа, но я его попрошу…

– Просто верните буханку, когда будете печь.

– Да, конечно. Пожалуйста, угощайтесь.

Марен смешно. Это же надо такое придумать: угощать человека его собственным хлебом! Но она не смеется, а садится за стол и берет с тарелки кусок.

Она наблюдает, как ест Урсула. Отламывает по крошечному кусочку, буквально клюет, как птичка. У нее очень белые зубы, а губы розовые и яркие – теперь, когда она отогрелась под одеялом.

Марен мнется, но все же решается:

– Позвольте спросить, госпожа Корнет…

– Пожалуйста, называйте меня Урсула. Или Урса.

– Урса?

– Можно Урсула, если вам так больше нравится. Но друзья зовут меня Урсой, и теперь, когда мы вместе преломили хлеб… – Она улыбается слабой улыбкой, и Марен чувствует, что улыбается в ответ.

– Урса, – произносит она на пробу. – Вы уж простите, но я скажу прямо. У вас немалый запас муки, и Кирстен оставила пять потрошеных оленьих туш. – Урса испуганно замирает. Марен спешит продолжить: – Я просто волнуюсь, все ли у вас хорошо.

Урса кладет в рот очередной крошечный кусочек хлеба, долго жует и глотает – и звук кажется очень громким в нависшей тишине. Она снова смотрит на Марен. У нее карие глаза, очень светлые, почти золотые.

– Вы, наверное, решите, что я совсем глупая…

– Ни в коем случае…

– Но я не умею печь хлеб.

Марен изумленно глядит на нее, и Урса продолжает:

– Я не умею разделывать мясо. Я никогда в жизни не видела мертвых животных целиком, я не могу даже войти в кладовую. Я не умею поддерживать огонь в камине. Когда он гаснет, его разжигает муж. Я не знаю, как содержать дом в порядке. – Она издает тихий горький смешок, и у Марен учащается пульс. – Из меня получилась плохая жена.

– Я уверена, что это не так. Вовсе нет…

Марен хочется ее утешить, но как? Насчет туш еще можно понять: мама тоже не любит разделывать мясо, и даже рыбу в их доме потрошит в основном Марен. Но испечь хлеб, подмести пол? Не такая уж великая премудрость.