Ю Несбё - «Крысиный остров» и другие истории

— Скажите, доктор Майер, а гипнотизировать — это трудно?

— Зависит от того, кого нужно загипнотизировать. Кинорежиссеры говорят: сложнее всего работать с животными и детьми. А проще всего — с восприимчивым творческим разумом. Как ваш, синьора.

Она рассмеялась:

— Ходят слухи, что вам удалось загипнотизировать собаку, доктор Майер. Это правда?

— Просто слухи, — улыбнулся я. — Даже если и так, я в любом случае обязан хранить в тайне все, что касается моих пациентов.

Она снова засмеялась:

— Подумать только, какая у вас сила.

— Боюсь, я столь же бессилен, как и все люди, — произнес я, роясь в ящике стола в поисках нового чернильного картриджа: ручка перестала писать.

Глава местного шахматного клуба, куда я когда-то ходил, как-то раз пояснил, в чем кроется причина моих постоянных поражений. Не то чтобы я не знал, что делаю, нет — я упускал шансы на победу из-за необъяснимой слабости к слабым. Он подозревал, что я скорее предпочту пожертвовать ладьей, чем конем, потому что конь мне больше нравится. Или потому, что сам чувствую себя конем.

— Это же фигуры, Лукас, фигуры! И конь менее ценен. Это факт, а не вопрос предпочтений.

— Не всегда. Конь может выйти из закрытых позиций.

— Конь — медленная фигура и всегда появляется слишком поздно, чтобы кого-то спасти, Лукас.

Я нашел картридж — узкий металлический цилиндр той же длины, что и ручка, но с тонким стальным кончиком, как у шприца. До меня дошло, что он последний: ручки и стержни «Монтеграппа» больше не делают. Как и многие другие производители бессмысленно красивых качественных товаров, бренд сгинул вследствие беспощадной глобальной конкуренции.

Писал я аккуратно, благоговейно и без лишних слов. Фру Карлссон снова начнет курить — и тогда расскажет подружкам, что от этого доктора Майера толку никакого. В таком случае мне удастся избежать их наплыва. Она не вспомнит, что сделала аборт. Если это произойдет, то потому, что гипноз окажется каким-то образом снят. Триггер, атмосфера, сон — мало ли что может повлиять.

Как в моем случае. Я часто думал о том, что хорошо было бы стереть Беньямина и Марию из памяти. А иногда — напротив. В любом случае способности загипнотизировать себя самого я давно лишился. Иллюзионист, который слишком много знает, больше не может наслаждаться тем, что его обманывают. Даже если хочет быть обманутым.

После ухода фру Карлссон я собрал свою отличную черную кожаную сумку от «Кальвино». Купил я ее потому, что так зовут антифашиста и бунтаря Итало Кальвино. И конечно, потому, что у меня были деньги.

Я завязал шарф «Бёрберри» и вышел в приемную. Линда, работавшая администратором у меня и еще у двоих психологов, подняла глаза.

— Хорошего дня, Лукас, — произнесла она, еле слышно вздохнув, и бросила беглый взгляд на циферблат — как обычно, сейчас всего три.

Она употребляла американское выражение не для того, чтобы благословить часы, оставшиеся до наступления темноты или моего отхода ко сну, а желая прежде всего подчеркнуть несправедливость: мой рабочий день был гораздо короче, чем у моих коллег, следовательно, и у нее. Думаю, Линда считала — или ей просто так казалось, — что я не проявляю солидарности, не беру побольше пациентов, но не могла же она знать, что для меня практика психолога в последние годы отошла на второй план. Да, на самом деле это лишь прикрытие для моей второй, настоящей работы. Убивать людей.

— Хорошего дня, Линда, — ответил я и вышел на улицу, где стояла чудесная декабрьская погода.

Я так и не определился, красив ли, с моей точки зрения, Милан. Он был прекрасен, достаточно увидеть фотографии того времени, когда Милан был городом Италии, а не Капиталии — так я называю то состояние отсутствия гражданства, что царит сейчас в мире. Перед последней физической мировой войной он, конечно, был красив невероятно, да и после бомбежек сохранил сдержанную, но отчетливую элегантность. На стиль и атмосферу города особенно влияли дома моды — и наоборот. До того как шестнадцать крупных промышленных картелей подмяли под себя Европу, Северную Америку и Азию, фабричные выбросы подчинялись регламентированию центральных властей, и даже в Милане — городе, где уровень загрязнения воздуха один из самых высоких по Европе, — в хороший день были видны белые вершины Доломитовых Альп.

Но теперь над городом постоянно висела дымка, и те, у кого не было денег на дорогущие воздухоочистители, на данный момент имеющие монополию на рынке, проживали недолгую и мучительную жизнь.