Ю Несбё - «Крысиный остров» и другие истории

— Египетская кобра. Полпути проехать не успеем, как у нас парализует центральную нервную систему. Ну, делай, что я говорю.

Мозг Кена отчаянно пытался проанализировать ситуацию и найти альтернативные решения. Не вышло. Он даже язык высунул, но и это не помогло. Он сделал так, как велел отец.

— Открывай, — сказал Эмерсон, когда Кен вернулся с большой медицинской сумкой из коричневой буйволовой кожи. — Побыстрее. — Он корчился, рот был открыт, как будто ему не хватало воздуха.

— Пап, я нормально себя чувствую, зачем…

— Потому что первый укус достался мне. И в нем в пять раз больше яда, чем во втором. Значит, у меня есть примерно полчаса, а у тебя — два с половиной. Что ты видишь?

— К боковинам прицеплена куча ампул.

— Мы всегда берем с собой те сыворотки, за которыми не успеем доехать обратно. Египетская кобра, нашел?

Кен пробежал глазами по ярлычкам на ампулах.

— Вот, папа.

— Мне нужно сразу ее вколоть. Надеюсь, я буду в состоянии объяснить тебе дорогу, пока мы едем, — вернемся на ферму задолго до того, как тебе станет хуже. Шприцы в самом низу лежат. Ты знаешь, что делать, сынок.

Кен бросил взгляд на отца. Очевидно, пошевельнуться он уже не может — просто сидит с полузакрытыми глазами и наблюдает за сыном. Кен сосредоточил внимание на шприце. Подавил тошноту. Сделал вдох. Он знает, что до самой смерти будет помнить это мгновение: он берет все в свои руки и спасает жизнь человека, которого любит больше всего на свете. Он приложил иглу между двумя дырочками, оставшимися после укуса, увидел, как кожа сперва чуть поддалась от нажима, а затем снова выпрямилась, когда игла вошла в предплечье Кена Абботта. Защипало — медленно надавливая на поршень, он глубоко дышал через нос. Он смотрел на желтую жидкость, пока не осталось примерно две трети, затем чуточку потянул поршень назад, вытащил иглу и повторил процесс чуть дальше по руке. Ему вдруг пришла в голову мысль. Он все же не вступит в «Клуб 27». Наоборот — станет богатым и счастливым и проживет долгую жизнь. Все благодаря одному уколу. Умереть со смеху.

— Как ощущения? — насмешливо спросил он.

— Грустно, — прошептал отец и уронил голову на грудь.

Кен вытащил иглу, вытер ватным тампоном кровь, вытекшую там, где он делал уколы. Никакой тошноты. Никаких угрызений совести. Сплошное солнце и сплошное счастье. Короче говоря, наконец-то выпал джекпот.

— Что ж, дорогой отец. Если это и способно послужить утешением, то было довольно больно. — Кен бросил взгляд на часы. — Утешением в последние минуты твоей жизни.

— Почему, Кен? — Сделав усилие, отец поднял голову. — Бога ради, ну почему?

Кен сел рядом с отцом и положил руку ему на плечо:

— Почему? А ты как думаешь — почему? По той же самой причине, по которой я носил с собой ружье и просто ждал, что мы окажемся в ситуации, когда я смогу все свалить на неудачный выстрел, шальную пулю — ну или как там у вас это называется. Деньги, папа. Деньги.

— Так вот зачем ты приехал? — Эмерсон снова склонил голову. — За наследством?

Кен похлопал отца по спине здоровой рукой. В другой вокруг укуса и в месте уколов нарастала пульсирующая, отчасти парализующая боль.

— Я читал в «Гардиане» удручающую статью о возрастной волне. Знаешь, какова ожидаемая продолжительность жизни у мужчин среднего класса в возрасте между пятьюдесятью и пятьюдесятью пятью, у которых пока не было инфаркта или рака? Девяносто два года. У меня есть кредиторы, которые не готовы столько ждать, пап. Но я думаю, они станут гораздо спокойнее, когда я, единственный наследник, вернусь с твоим свидетельством о смерти.

— Ты мог просто попросить денег.

— Миллион фунтов? Пап, даже у моей наглости есть границы.

Кен громко расхохотался, и на его смех в ту же секунду ответили с другого берега реки, откуда на них с любопытством поглядывала стая серо-коричневых гиен. Кен невольно вздрогнул.

— Откуда они?

— Запах чуют.

— Запах? От тебя же еще не пахнет.

— Смерть. Они ее в воздухе чуют, я такое раньше видел.

— Что ж… Они мерзкие, они глупые, и они на другом берегу реки. Я их ненавижу.

— Это все потому, что с точки зрения морали они выше нас. — Кен удивленно смотрел на отца, а тот продолжил: — Без свободы выбора никакой морали — так ты наверняка думаешь. Но если свобода выбора — это возможность обуздать свою природу, а мораль — желание это сделать, то почему мы тогда такие несчастные? — Эмерсон Абботт снова поднял голову и грустно улыбнулся. — Потому что мы воображаем себе, что могли бы все сделать по-другому, мы считаем, что нас наградили способностью делать что-то, кроме того, что в итоге принесет пользу нам самим. Но мы этого не умеем. Доказательство — то, что мы здесь, что мы по-прежнему существуем. При необходимости мы поедаем наших отцов или сыновей не из ненависти, а из любви к жизни. Однако мы считаем, что будем гореть за это в аду. И наверное, будем. Поэтому кобра, которая решила съесть собственных детенышей, с точки зрения морали выше нас. Она ни секунды не стыдится, ведь греха не существует — только горячее желание жить. Видишь ли, твой единственный спаситель — ты сам, а спасешься ты, только если сделаешь то, что требуется для выживания.