Ю Несбё - «Крысиный остров» и другие истории

Питер скорчил рожу:

— Не знаю.

Столик в «Арзаке» мы забронировали четыре месяца назад — в последний момент. Скачали меню и, пока ехали по Европе на поезде, с энтузиазмом в нескольких вариантах распланировали ужин — от начала и до конца. Не будет преувеличением сказать, что я его предвкушал.

— У тебя вид как у покойника, — сказал я. — Ну же, Лазарь, пусть испорченная рыба не…

— Дело не только в рыбе, — сказал он. — Только что звонила мама Мириам.

От его серьезного лица моя улыбка погасла.

— Все идет не как надо, и она попросила меня приехать в больницу. Там никто по-русски ни слова не знает.

— А Мириам, она…

— Не знаю, Мартин, но я сразу поеду туда.

— Я с тобой.

— Нет, — просто сказал он, всовывая голые ноги в мягкие лоферы — такие носят в его районе нашего родного города.

— Нет?

— Туда пускают по одному, поэтому они захотели, чтобы я один пришел. Я позвоню, когда разузнаю побольше.

Я стоял на полу, в светлом прямоугольнике, оставшемся на месте коврика, и думал, на что он намекает — на Мириам или на наш поход в ресторан.

Выходя, я увидел край нашего коврика. Скатанный, он торчал из мусорного контейнера на парковке за гостиницей. Представив себе вонь исторгнутой рыбы, я быстро прошел мимо.

Весь день я бесцельно бродил по улочкам Сан-Себастьяна. Город явно для богатых. Не для вульгарных русских, шумных арабов, хвастливых американцев и раздражающе самодовольных нуворишей из моих соотечественников. Город для тех, кто принимает свое богатство как нечто само собой разумеющееся, но тем не менее знает, что относится к привилегированному классу. Кто не гордится своим положением и не стыдится его, кто не чувствует потребности ни выпячивать, ни скрывать тот факт, что он состоятельный человек. Ездят они на машинах, похожих на все остальные, и надо разбираться в автомобилях, чтобы понимать: стоят они в два раза больше. В Сан-Себастьяне и других курортных городах они живут в больших коттеджах, стоящих за высокими заборами с ржавыми коваными воротами, а фасады порой не помешает покрасить — этакая потрепанная, непринужденная элегантность. Носят одежду, которая им удобна и которая, на взгляд непосвященного, кажется безликой, но обладает вневременным, сдержанным стилем, — куплена она в тех магазинах, о местонахождении которых известно Питеру, не способному понять, что я про них не знаю, а денег на такое у меня все равно нет. Высшие слои могут хорошо разбираться и питать глубокий интерес к рабочему классу и беднякам, особенно если могут заявить, что выходцами из него были их прадедушки и прабабушки. Но они полные невежды в том, что касается верхушки среднего класса — тех, кто жаждет преодолеть последние ступени и подняться на их уровень. Они напоминают жителей столицы, которые не знают о ближней периферии даже самых элементарных вещей — только о далеких и экзотических местах.

Я шел по переулкам и широким улицам Сан-Себастьяна и слушал, как звучащие вокруг голоса говорят по-испански, по-баскски, по-французски и, должно быть, по-каталански. Но скандинавских языков не слышно. По городу я шел как посторонний — то же самое было с кругом общения Питера. Знакомясь со мной, его друзья учтиво проявляли дружелюбие и гостеприимство и распахивали двери, делая вид, что не знают: доступа туда у меня нет.

— Обязательно приходи к нам на осенний бал, Мартин, там все будут!

Стоп-сигналы начинались с правильного attire, что в переводе означает «наряд», но в их контексте это не просто смокинг, а правильный смокинг, то, как его носят, и мелкие потайные детали, которые способны выдать — и выдают — в тебе постороннего, коим ты и являешься. Несмотря на любезность, их пересекающиеся взгляды способны выдать — и выдают — то самое незначительное презрение, которое они питают к постороннему, — его они, сами того не осознавая, считают честолюбцем, который стремится войти в их круг и которому автоматически приписывается желание стать одним из них. Потому что они, как уже сказано, осознают свое место и знают: это вершина пищевой цепочки. А значит, всегда есть место еще чуть выше, и именно туда прежде всего направлено их внимание — на следующую, более высокую ступеньку.

В этом отношении Питер, возможно, вел себя спокойнее своих друзей. Не то чтобы он был лишен соревновательного духа, когда ставил себе какую-то цель. Но им как будто двигали не социальные амбиции, а скорее любопытство и чистый энтузиазм. Разумеется, тот, кому все позволено, в меньшей степени нуждается в одобрении, и, по-моему, именно поэтому Питер такой независимый и его так просто полюбить. Или так сложно не любить. И мне, ставшему другом Питера, от этого тоже перепадало.