Мариэтт Линдстин - Воскрешение секты

— Теперь у тебя есть над чем подумать. Там, на столике, еда.

Он снова погасил свет. Последнее, что она слышала, — ключ, повернувшийся в замке.

Ее охватил мощнейший приступ кашля. Она вдохнула, заполнив легкие воздухом. Постаралась восстановить дыхание. Сердце колотилось о грудную клетку, в ушах стучало. Долго-долго София лежала неподвижно на спине. Потом оглядела маленькую каморку. Провела рукой по постели — простыня новая, только что с фабрики, покрывало застиранное, в катышках. Ей показалось странным, что она не парализована страхом. Однако ее мозг напряженно искал выхода.

Несмотря на всю безнадежность ситуации, София вдруг ощутила некоторое облегчение. Он не собирается убивать ее сразу. У нее есть немного времени. И если удастся по максимуму задействовать временно прояснившийся мозг, она сможет придумать, как выбраться отсюда.

София села, отметив, что она босиком, и спустила ноги на бетонный пол. Ноги послушались, когда она попыталась встать. Еще раз оглядела комнату. Раньше здесь размещался изолятор для больных в секте. Двухэтажные кровати стояли так плотно, что заслоняли лампы в потолке. В воздухе висел отвратительный запах потных ног и гнилых растений. Но сейчас в комнате не осталось почти ничего: только кровать, шкаф и маленький столик, на котором лежал завернутый в полиэтилен бутерброд.

Подойдя к шкафу, София открыла дверцы. Несколько вешалок с платьями. Платья маленькие, ее размер. Ящик с нижним бельем — шелковым, кружевным. Пара туфель-лодочек.

Ванная в конце комнаты оказалась чистой, только что вымытой. Два полотенца, мыло, шампунь и зубная щетка. Позади ванной располагалась небольшая кладовка с принадлежностями для уборки и садовым инвентарем. А дальше — стоп. Массивная дверь, ведущая наружу, оказалась заперта.

Откуда-то пахло кислятиной. София понюхала у себя в подмышках, и ее чуть не вытошнило от запаха пота. Зайдя в ванную, она отметила, что на двери нет замка, но все же решила рискнуть. Скинула футболку, трусики и бросила в кучу на пол. Включила душ; ждала, подрагивая от холода, пока нагреется вода. Потом включила самую горячую, какую только могла вытерпеть, и опустилась на пол в душевой кабине, однако внутри ее оставался холод, несмотря на горячие струи. Потом завернулась в полотенце, вернулась в комнату, жадно проглотила бутерброд и выпила бутылку минеральной воды.

«Я должна все это пережить».

В окно подвала заглянул лучик света заходящего солнца. София села на кровать, стараясь прогнать ощущение паники, охватывающее ее по мере того, как в комнате темнело. Подошла к двери, включила освещение.

Со двора доносились голоса персонала. Ей хотелось выглянуть наружу, но окно находилось слишком высоко. Несколько раз она крикнула «помогите», однако закашлялась и замолчала.

Снаружи все стихло. София не знала, сколько сейчас времени. Наручные часы она сняла, когда лежала в ванне у Маттиаса… Маттиас. Как я могла быть такой дурой? От стыда ей стало так больно, что она застонала. И даже не потому, что ее оказалось так просто соблазнить, — ужас в том, что у нее не возникло ни малейших подозрений. Неужели такое можно не заметить? Тем не менее она не заметила. А это может означать только одно: она безнадежная дура, полный ноль. Подумав о сообщениях, которые он рассылает от ее имени, София почувствовала себя такой беспомощной, что обхватила себя руками и заскулила, покачиваясь взад и вперед.

В память потоком хлынули сцены из свободной жизни. При одном воспоминании о Беньямине ей показалось, что в сердце всадили нож. Хотя она помнила каждую деталь его лица — мелкие морщинки вокруг глаз, всегда приоткрытый рот, скопления веснушек, — ей все же не удавалось собрать все это воедино. Она не могла представить себе его лицо.

Долгое время София лежала без сна: с одной стороны, изможденная, с другой — напряженная и перепуганная. Все внутри ее разрывалось на части. Стены комнаты словно сдвинулись. Кровь стучала в ушах. В углах маленького подвального грота притаилось одиночество. Оно нашептывало, насмехалось. София знала, что не выдержит здесь целую ночь. Она пыталась представить себе, как все закончится.

«Он убьет меня. Здесь я и умру».

Пришло новое сообщение от Софии, в котором она писала, что находится в Париже. К письму прилагалась фотография Эйфелевой башни с отдаленной фигурой, лица у которой видно не было. Это могла быть София — или же нет.

«Кто станет прыгать в самолет, чтобы лететь в Париж, только что отсидев десять часов во время трансатлантического рейса? — подумал Симон. — Они меня что, совсем за дурака считают? Словно София тут же побежала бы к Эйфелевой башне, едва приехав в Париж. А потом дала бы сфотографировать себя так, чтобы не было видно лица, словно селфи вдруг отменили…»