Мариэтт Линдстин - Воскрешение секты

— Ну так приезжай, — вздохнула в ответ Маклин.

Она начала кричать на него, едва закрыв за собой дверь комнаты для свиданий. Но Освальд не казался ни удивленным, ни рассерженным. Он рассмеялся ей в лицо.

— Ты хочешь, чтобы прибежал охранник — еще до того, как мы начали разговаривать?

— Проклятие, ты подложил мне такую чудовищную свинью!

Анна-Мария накинулась на него, молотя его в грудь кулаками, сама удивляясь тому, что она, оказывается, в состоянии совершить такое. Но Освальд лишь рассмеялся еще громче.

— Прекрати эти глупости. Что такое стряслось?

— Как ты переслал отсюда записи? Я ощупывала каждый конверт, который ты посылал, — в них не было ничего твердого.

— Ну да, так и есть. Зачем бы я занимался таким идиотизмом?

— Кто-то скопировал содержание одной из них и послал фото самой Бауман. Сегодня ко мне в квартиру заявились полицейские. Всё мне испоганили. Если б я вовремя не отделалась от аппарата, моя жизнь превратилась бы в ад. Ты хочешь мне что-то объяснить?

Несколько капель слюны вылетели у нее изо рта и попали ему на щеку, от чего ей стало стыдно. Каллини почувствовала себя еще более униженной.

— Может быть, тебе стоит поговорить со своим приятелем… кажется, его зовут Дэмиен? За небольшое вознаграждение он выполняет любые услуги. И прекрасно умеет вламываться в чужие квартиры. Или ты сама дала ему ключ?

— Что? Как ты на него вышел?

— Думаю, ты легко можешь это вычислить, дорогая отличница. Ведь это ты — мой посланник.

Анна-Мария плюхнулась в маленькое желтое кресло, уронила голову на руки и разрыдалась, раздавленная собственным бессилием. Ничего другого она сделать не могла.

— Ты можешь, конечно, спросить у него, но вполне вероятно, что он будет все отрицать, — прозвучал над ней голос Освальда, холодный и циничный.

— А я так доверяла тебе, — выдавила из себя Анна-Мария. Голос звучал пискляво, как у ребенка, но она ничего не могла с этим поделать.

Освальд подошел к ней и рывком поставил на ноги. Потом обнял ее, стал покачивать в своих объятиях. Эти горячие, надежные, крепкие объятия, о которых она так давно мечтала…

— Ну же, успокойся. Я объясню, почему это было необходимо. Ты ведь понимаешь, что я никогда не стал бы нарочно вредить тебе?

— Это не может дальше продолжаться, — всхлипнула она, уткнувшись лицом в мягкую тюремную рубашку, пахнущую дешевым стиральным порошком и чем-то горелым.

Он взял ее за подбородок и развернул к себе.

— Ну что ты, дорогая Анни! Все только начинается. Именно теперь и будет происходить все самое интересное…

Первое, что увидела София, — зеленые невысокие горы вдоль побережья, превращающиеся по мере удаления от него в мягкие холмы. Вдалеке, сколько хватало глаз, простиралась глубокая долина. Показался мост Золотые Ворота, а затем возникли очертания Сан-Франциско. Высоченные небоскребы, устремившиеся вверх у самого моря, завернутые в мягкий туман, — или ее глаза еще не привыкли к этому новому свету, не настроили резкость… В море виднелись несколько островов, один из них — с гигантским похожим на за́мок зданием; вероятно, Алькатрас.

Стоял солнечный день, но на море лежала пелена тумана, притаившись позади Золотых Ворот, словно ожидая подходящего момента, чтобы проскользнуть под мостом и поглотить весь город. Когда самолет стал опускаться над полуостровом, город показался ей огромным, однако она где-то читала, что города, расположенные в бухте, слились друг с другом — непонятно, где заканчивался один и начинался другой. Собственно говоря, среди этого нагромождения домов только небоскребы и были ориентирами Сан-Франциско. По обеим сторонам бухты располагались виллы, высотные дома, улицы и автотрассы — в хаотичном скоплении, казавшемся начисто лишенным плана.

Они пролетели над другим мостом — таким высоким, что под ним свободно проходили корабли. Под ним блестела зеленая вода. Маленькие курчавые волны, казалось, были совсем близко, так что у Софии закружилась голова, но как раз в этот момент раздался толчок — самолет приземлился.

Более десяти часов она просидела в самолете, не сомкнув глаз, однако нисколько не устала.

«Вот и начинается моя новая жизнь», — подумала София.

Все произошло очень быстро. Решение уехать она приняла в тот вечер, когда Дильберту порезали ухо. Стена, которой София окружила себя, вечное отрицание того, что ей плохо и что вся эта травля задевает ее, в тот вечер рухнула. Едва к ней вернулся контроль за собственным телом — то ли через десять минут, то ли через час, — она упала лицом на диван и долго рыдала, уткнувшись в шерстку Дильберта. Потом позвонила своим родителям и охрипшим от слез голосом попросила приехать за ней. Она даже не захотела дожидаться полицейских, не могла больше находиться в своей квартире.