Мариэтт Линдстин - Воскрешение секты

София схватила телефон и, кинувшись напрямик через газон, со всех ног побежала домой — теперь до нее дошло, где была сделана фотография. Она узнала задний план. Подъезд ее дома. И теперь, не сомневаясь, что найдет там безжизненное тело Дильберта, выла от горя.

Подбегая к подъезду, София увидела что-то белое. Прищурилась, различила на белом коричневые пятна и хорошо знакомые очертания маленького тельца. Увидела, как Дильберт пошевелился — его голова повернулась к ней, когда он услышал ее шаги. Она кинулась к нему, сжала его в своих объятиях, рыдая от радости. Но что-то было не так. Он не прыгнул ей навстречу. Постоянно виляющий хвостик теперь уныло лежал на бетоне. Песик дрожал, как осиновый лист. Тут София ощутила на руке что-то горячее и липкое. Кровь, растекавшаяся по руке, капавшая на джинсы. Из стоящего торчком уха был выстрижен или вырезан маленький кусочек. Кровь уже успела свернуться, но в одном месте прорвалась и капала ей на руки. В голову ей пришли самые ужасные мысли. Как кто-то держал его силой. Как он испугался… Как ему было больно… Наверняка он думал о ней и не понимал, почему она не придет и не спасет его…

Дильберт, похоже, понял, что он дома, — лизнул ее в лицо и перестал дрожать. София понесла его в дом, прижимая к себе одной рукой маленькое тельце, пока второй рылась в сумочке, ища ключи.

Дома она рухнула на диван и долго сидела там, гладя песика по шерстке. Потом позвонила ветеринару, который объяснил, как обрабатывать рану, и записал ее на прием на следующий день. Осторожно промыла раненое ухо. Начала было плакать и завывать, но тут Дильберт стал дергаться у нее в руках, так что она заставила себя замолчать.

Телефон снова звякнул. Поначалу София не хотела смотреть, но потом подумала, что там, может быть, найдется какая-нибудь ниточка, и высвободила одну руку, чтобы открыть сообщение.

Это был снимок ее самой. Полуодетой, натягивающей джинсы. Задний план — диван, опущенные черные жалюзи. А потом — текст: «МЫ ВИДИМ ТЕБЯ ВСЕГДА».

Едва прочтя эти слова, София вскочила на ноги. Снято сверху… Жалюзи на заднем плане… Софию поразило осознание того, что фотография сделана в ее квартире.

Она набросила плед на Дильберта, который пригрелся и успокоился, но следил искоса за ее движениями. София искала на стене вентиляционные отверстие — прекрасно знала, как все устроено в «Виа Терра», где именно находились эти маленькие всевидящие глаза. Заметила отверстие под потолком, подтянула к себе кухонный стул, встала на него — и без труда отыскала крошечный глаз, тупо смотрящий на нее. В ярости она выдрала камеру из вентиляционного отверстия, так что та выпала у нее из рук и упала на паркет. Спустившись с табуретки и наклонившись, чтобы поднять камеру, София покачнулась и чуть не потеряла опору под ногами. Перед глазами заплясали черные точки, ноги затряслись, волна головокружения заставила ее опуститься на пол. Однако все продолжало вертеться перед глазами. Словно со стороны, она услышала, как смеется, неестественно и надрывно, а потом кричит в голос. Дильберт в страхе спрыгнул с дивана и попытался забраться ей на руки, но она оказалась не в состоянии обнять его. Тело отказывалось повиноваться. Руки застыли, словно приклеенные к телу. Ноги дрожали и казались ватными. Горячая кровь стремительно неслась по жилам, стуча в висках. София попыталась взять себя в руки. Попыталась добраться до этой внутренней силы — последнего резерва, на который всегда могла положиться.

Но у нее не получилось.

Внутри все оборвалось — беззвучно и болезненно.

Освальд пребывал в прекрасном настроении, любезный и сердечный. Сегодня он не желал говорить о делах, только об их совместном будущем. Достал что-то из кармана. Анна-Мария попятилась, ожидая, что это опять какие-нибудь объедки, вроде свиных сосисок, но это оказалась бельевая прищепка.

— Я ношу ее в кармане с тех пор, как попал сюда, — проговорил Франц. — У старухи они валялись по всему дому. Эта прищепка напоминает мне, какой убогой становится жизнь, если не брать себе лучший кусок. Мы не могли позволить себе даже стиральную машину.

— Какая старуха?

— Моя мамаша. Человек, без которого мир вполне обошелся бы.

— Она умерла?

Раньше Франц никогда не заговаривал с ней о своей семье, но сейчас ей захотелось узнать побольше.

— Нет, но почти умерла. По крайней мере, для меня. Ты ведь не собираешься расспрашивать меня о ней?

— Само собой, нет, — ответила Анна-Мария, опустив глаза.