Мариэтт Линдстин - Воскрешение секты

— Боже мой, проклятие, ты меня чуть до смерти не испугала, — прошептал Якоб.

Эльвира неподвижно стояла перед ним. В свете луны ее кожа казалась совсем бледной, глаза расширены. Поначалу он подумал, что она тоже испугалась его, но потом увидел у нее на щеках блестящие дорожки слез.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего. Я увидела, что ты идешь. Просто захотелось… Черт, мне тут так одиноко! Мне и поговорить-то не с кем, кроме Франца.

По щекам ее снова потекли слезы. Ни звука — ни всхлипов, ни рыданий, только беззвучный поток слез.

— Я чувствую себя совершенно брошенной, Якоб. Даже не знаю, как мне это вынести…

Он положил ладонь ей на руку, почувствовал тонкую ткань и понял, что она стоит в одной ночной рубашке.

— Я с удовольствием зайду как-нибудь к тебе поболтать, если хочешь.

— Франц этого ни за что не разрешит. Но ты можешь рассказать мне, что происходит в «Виа Терра». Быстренько, пока охранники нас не заметили. Я понятия не имею, чем вы тут занимаетесь.

— Да ну, тут все так же, как обычно… Сейчас вот все заняты плесенью в подвале. Франц в бешенстве, как ты, вероятно, догадалась.

На лице Эльвиры появилось удивленное выражение.

— Странно. Я спускалась в подвал пару недель назад. Франц попросил меня сделать уборку. Там был настоящий свинарник. Но вот плесени я не заметила.

Якоб почувствовал, как его сердце забилось чаще.

Эльвира покачала головой.

— После моей уборки там стало красиво, как никогда. А в этом домике у меня клаустрофобия. Так что мне даже понравилось заняться чем-то другим. Я тщательно отмыла туалет, но, когда начала отмывать стены, Франц велел мне возвращаться к детям.

Она схватила Якоба за руку.

— Я должна идти, пока нас не заметили. Может, зайдешь как-нибудь, когда Франц уедет? Потихоньку… Послушай, ты никому не скажешь, что я выходила?

— Ясное дело, не скажу. Береги себя.

Эльвира исчезла так же быстро, как появилась. Якоб поспешил к усадьбе и пошел вдоль стены здания, пока его нога не уперлась в подвальное окно. Раздался стук — поначалу он испугался, что разбил стекло, но, наклонившись, увидел, что стекло целое. На окне снаружи висел висячий замок.

Присев на корточки, Якоб прикрыл глаза ладонью, чтобы лучше видеть.

Внизу на постели кто-то лежал. Тоненькое тело сразу показалось ему знакомым, но только по волосам Якоб окончательно понял, кто это. Волосы разметались вокруг ее лица, как темное море с мелкими волнами.

Якоб знал только одного человека с такими волосами.

Пока она читала, комната вокруг нее словно растворилась. София полностью погрузилась в чтение. Не заметила, как опустилась темнота, пока ей не пришлось сильно напрягать глаза, чтобы разобрать рукописный текст. Тогда она зажгла свет и продолжала читать. С ней случилась метаморфоза — София превратилась в Сигрид фон Бэренстен и страдала вместе с ней. Временами сердилась на нее. От души желала, чтобы все кончилось хорошо. Дошла до последней главы, где Сигрид смотрит в окно и видит Фредрика, Франца или кто он там, черт его подери…

Зачем Освальд дал ей книгу? Тут что-то скрывается… На последнем развороте виднелись пятна, напоминавшие серую золу. София ломала голову — то ли старая дама совсем сошла с ума, то ли на странице остались последние следы Амелии фон Бэренстен. Той самой, которая якобы является на острове как привидение…

Несколько минут София сидела неподвижно, глядя прямо перед собой, осознавая себя, свое дыхание, свою ситуацию совершенно по-новому: как крошечную часть длинной последовательности событий, которые могли закончиться только трагедией. Она подумала о маленьком мальчике с прищепкой на пенисе и почувствовала приступ сострадания, но тут же вернулась к убеждению, что Освальд всегда был зол, что его душа — комок зла, пропитанный черными чернилами. Он наверняка думал, что эта хроника приведет ее в состояние полной безнадежности.

Кое-какие слова Сигрид прочно отпечатались в памяти Софии. Пролистав назад, она нашла эти строки.

«Возможно, мои записки прочтет другая женщина. Женщина, оказавшаяся в похожей ситуации. Ей я хочу сказать, что надо действовать хитростью… жизнь не всегда милосердна…»

София провела пальцем по тексту, словно гладя его. Хотела даже подчеркнуть эти строки, но поняла, что у нее нет карандаша. Вместо этого она загнула страницу. Подумала о том, что надо действовать хитростью — а она до сих пор проявляла отнюдь не хитрость. Впервые с тех пор, как София снова попала в «Виа Терра», уголки ее рта поднялись в улыбке. Она прекрасно знает, что так возбуждает Освальда, — ее протест. Тогда, в офисе, достаточно ей было обидеться на него, и он прижимался к ее спине своим бугорком между ног — твердым, как бейсбольная бита. Тем не менее София продолжала ему возражать. Какая уж тут хитрость…