Лорен Бьюкес - Земля матерей [litres]

– Ты проспала тринадцать часов, – говорит Рико. – Сейчас двенадцать минут третьего. Мы не смогли тебя разбудить.

– Мы думали, ты впала в кому, – добавляет Зара.

– Не впала. – Билли сбрасывает ноги с кровати. – У кого-нибудь есть щетка для волос?

Рико достает круассаны и кофе – настоящий кофе из термоса – и это помогает. Очень. Еда, кофе и хороший сон.

– Пожалуй, нужно было сначала выпить кофе и посмотреть, как себя чувствуешь. Воистину черное золото.

– Во сколько тебе это обошлось? – спрашивает Зара.

– Тебе лучше не знать, – отвечает Рико. – За термос запросили сотню. Я сторговалась за восемьдесят пять.

– Мы прибыли в жуткое место, – говорит Билли. Круассан лопается у нее во рту, брызгая заварным кремом. Выпечка, получившая пулевое ранение в голову.

– Долбаная Юта, – соглашается Рико.

– Одно дело нехватка мужчин, но нехватка кофе – это уже настоящий ад. Если кофе – черное золото, можно ли считать чистое семя белым золотом? И каков тогда обменный курс?

– Кому-то явно стало лучше, – замечает Рико, и Билли чувствует внутри тепло, не только от подслащенного напитка с кофеином, и она вспоминает мысль, ускользнувшую от нее вчера. У Коул хватит ума избегать социальных сетей. А у ее ребенка? И какое там у него пользовательское имя, твою мать? Что-то мудреное и раздражающее… миллиономили или метрикмили.

– Можно воспользоваться твоим телефоном? Я кое о чем подумала.

Ей требуется несколько попыток, чтобы вспомнить свой собственный пароль от «Инстаграма», но вот дело сделано, и пользовательское имя Майлса в списке ее друзей ждет ее. Она была недалека от правды. «Км_парень!», сокращение от «километропарень», готово, вот его личный аккаунт. Билли занесла его в друзья три года назад, как прилежная тетка, когда отец мальчишки создал для него аккаунт, и с тех пор ни разу не заглядывала к нему. До настоящего времени.

– Что это там у тебя? – Рико склоняется к телефону, чтобы получше разглядеть фотографию скульптуры кислого лысого ублюдка капитана Пикара [24]в кирпичных штанах, на стене у него за спиной висят инструменты.

– Ты знаешь, как обратить это фото из копии экрана?

– Ты хочешь его развернуть?

– Нет, найти в интернете похожие снимки, сделанные другими людьми, которые помогут определить, где это находится.

– Это я могу. – Рико забирает телефон, и через считаные минуты у них есть ответ. Эта причудливая скульптура находится в парке Гилгал. В Солт-Лейк-Сити.

После первоначального облегчения, экстаза, вызванного тем, что она оказалась права относительно того, где Коул, и что все скоро закончится, нудная рутина. Ходить от одной двери к другой. «Здравствуйте, не желаете приобрести косметику «Эйвон»?» Четвертое, пятое ПР-временное жилье, или как там это называется, с горечью думает Билли. «Управление временного жилья – воссоединение семей по всей Америке!» – возвещает вывеска над входом, словно это не запущенный «Хилтон», превращенный в убежище для бездомных беженцев. Все так официально, в обилии бумаг можно утонуть. Канцелярские крысы, блеющие: «ничего не знаю, никого не видела». Абсолютно никакой помощи. Погоня за неуловимым призраком.

Оставшиеся ждать на улице надзирательницы (эти стервы, сучки, кровожадные шлюхи) любезно купили Билли новую теплую толстовку, что абсурдно по такой жаре, но по крайней мере можно натянуть капюшон, скрывая рану и изуродованные волосы, крысиной шерстью ощетинившиеся вокруг пластыря, пока она любезно наводит справки у недовольных, раздражительных социальных работниц.

Сейчас перед ней негритянка, с пышной курчавой шевелюрой, говорящей: «веселая девчонка», и глубокими складками в уголках губ и на лбу, добавляющими: «но только когда я не занимаюсь ненавистной работой». «Тут мы с тобой похожи, сестренка», – думает Билли. И все-таки между ними есть большая разница: от того, чем она занимается сейчас, зависит ее жизнь. В фойе пожилая женщина сидит, сгорбившись, на плюшевом диване, остатках былой роскоши навороченной гостиницы, глядя в окно на стоянку, где между брошенными машинами натянуты веревки с сушащимся бельем, и похлопывая себя ладонью по рту. Из коридоров доносятся детские крики, злобные и пронзительные. Как люди могут так жить?

По крайней мере она уже выработала какой-то рисунок общения. Обаяние по четвертому (или по пятому?) разу.

– Приветствую! – Обаятельная улыбка, не обращать внимания на запах, неотступно следующий за ней, приторно-сладкий, миазм отчаяния, порожденный пугающей мыслью, что Коул с Майлсом уже давно уехали отсюда и теперь смеются над ней. – Надеюсь, вы мне поможете. Я ищу сестру и племянницу. Я так о них тревожусь. Можно показать вам фотографию?