Евгения Кретова - Альтераты - миссия для усопших

Пашка ухватился пальцами за край плиты, подцепил Ромкину куртку и рванул на себя: друг с безвольно повисшей на нем Агафьей вырвался из-под нависшей над ним ледяной лапы. Существо рыкнуло и наступило на угол плиты, изогнув ее так, что ребята сорвались.

— Берегись! — гаркнул Санёк.

Выбросив вперед руку, он тянулся вспотевшими пальцами к Пашке, короткий захват, и пальцы сомкнулись в пустоте — Тихомиров промахнулся.

Все трое неловко съехали вниз на край шаткой плиты.

Гаша коротко взвизгнула и подорвалась вверх. Этого усилия оказалось достаточно, чтобы парни перескочили на соседнюю плиту и бросились вверх, увлекая за собой девушку. Обезумевшими глазами смотрела она на копье стражника, которое оказалось толще её собственной ноги.

Дед Василий выступил вперед, прикрывая собой отступление внука с друзьями. Ромка видел, как рука стражника схватила его за горло и придавила к стене, равнодушно впечатывая в нее.

— Беги, Ромка! — прохрипел дед, и каменная кладка медленно сомкнулась на его лице.

— Чёрт, чёрт, чёрт, — бормотал парень, волоча за собой хаотично болтающую ногами Агафью.

Плиты накренились, ботинки скользили по предательски скользким камням, сбрасывая их под ноги страже. Чем ближе она оказывалась за спиной, тем холоднее становилось, и тем сложнее было двигаться вперед. Тем более с обмякшей, как кисель, Агафьей. И он давно бы упал, если бы не Пашка, который, вцепившись в оранжевую куртку, волок его вверх, то и дело зло оглядываясь на словно забавляющиеся их страхом и желанием выжить фигуры.

— Ромка, двигайся, — хрипел он. — Только не останавливайся, друг.

И Ромка остервенело грёб в гору, туда, где мерцал синевой входная дверь квартиры. Туда, где мелькала фиолетовая шевелюра Тихомирова.

Подхваченная общим движением, стараясь не смотреть в жуткие искрящиеся синевой глаза, Гаша всхлипывала и, срывая кожу на коленках, цеплялась за неровные скаты.

Неожиданно Санёк, вырвавшийся на несколько шагов вперёд, коротко вскрикнул и пропал из виду.

Пашка и Роман не успели сообразить, среагировать.

Они бежали к двери, к заветному выходу из Морози, когда плиты под ними закончились, выплюнув их в пустоту.

Там, на её дне, в изменившемся пространстве ровно поблескивало нечто тёмное и неживое.

Наверное, так и должно выглядеть забвение.

Лерка не чувствовала боли.

И холода не чувствовала. Даже страха и тоски. Одно только всепоглощающее любопытство.

Через тёмную пелену перед глазами — она никак не могла понять, почему никак не наступает утро — прислушивалась к странным, шепчущим, звукам, доносившимся отовсюду, принюхивалась к долетавшим до нее незнакомым запахам. Странным, пугающим, наполненным тишиной.

Кажется, приходил кто-то родной.

Сквозь хор голосов слышался плач, обрывки фраз, надежд.

Мама? Бедная мама, она так страдает…

Знать бы ещё, из-за чего…

Ведь ей, Лерке, сейчас хорошо.

Почти всегда. Спокойно и тепло.

Лишь изредка тишину разрывал чей-то отчаянный крик. Тогда Лера вздрагивала, тело становилось тяжелым, и в него возвращалась боль вместе с острым запахом лекарств. Тогда она пыталась встать, но сознание услужливо увлекало в тень и безмолвие.

Без снов. Без мечтаний. Без тревог.

Только бескрайнее лабиринты теплых комнат в серых безликих тонах.

Как-то раз ей удалось присмотреться: сложный узор на бежевых стенах. Ненавязчивый рисунок, благородная, выдержанная роскошь. Так сказала бы мама. Кстати, хорошо бы запомнить рисунок: ей бы пригодилось в работе.

Лера шла по узкому тоннелю. Простые круглые плафоны под потолком, скучные и однообразные. Облупившая и осыпавшаяся местами кирпичная кладка.

Лера оказалась на полугруглом балконе. Вниз уводила узкая винтовая лестница с изящными пилястрами из прозрачного материала. В нем, словно в смоле, застыли тончайшие чёрные нити. Будто жилы. Будто почерневшие от времени вены.

Девушка посмотрела вниз.

Огромный зал. Через узкие витражные окна проникал яркий холодный свет. Фрески с изображениями хтонических чудовищ, поверженных и порабощенных, нежная мозаика, древняя каменная кладка, щербатые колонны. Бесконечные ряды жестких неудобных скамеек, будто выросшие сталагмиты. Тяжелая дверь.

Зал был заполнен до отказа — одетые в бледно-серое люди осторожно и будто нехотя переговаривались между собой. Лера с любопытством свесилась через перила, прислушиваясь.

Внизу на темном валуне восседал старец в длинном балахоне из плотной, будто живой, чёрной материи: Лерка с ужасом заметила как в ней то и дело возникают неизвестные образы, возникают и тают рисунки, тонкие нити переплетаются клубками, вздыхая и бугрясь.