Ким Слэйтер - Запертая в своем теле

Шерил рассеянно кивает и отходит в другой конец поста – зазвонил телефон.

Нэнси входит в палату. Там тихо, только шипит аппарат да громко тикают стенные часы. На цыпочках она подходит к кровати и склоняется над Джо, чтобы понять, видит та ее или нет.

– Меня переводят в другую палату. Там не хватает персонала. Знаешь, вчера вечером я была у Тони… Я задам тебе еще один вопрос, последний.

Она собирается с духом.

– Джо, сделай это для Тони, пожалуйста. Кто-нибудь еще участвовал в похищении Эви? Да? Нет?

Никакой реакции.

– Джо, пожалуйста! Это очень важно. Кто-нибудь еще знает, где сейчас Эви? Да? Нет?

Стеклянные глаза не движутся.

Нэнси повторяет вопрос, добавляя вариант «я не знаю». Ответа нет.

Нэнси оглядывается на дверь. Нужно что-то придумать, на случай если Шерил Тонг зайдет узнать, что она тут делает, – ведь старшую наверняка заинтересует, что медсестра шепчет парализованной пациентке и почему вообще так интересуется ею.

– Джо, пожалуйста. Ради Тони и малышки Эви, ответь. Кто-нибудь помогал тебе похищать Эви, кто-нибудь знает, что с ней и где она сейчас? Да…

И тут Джо моргает.

– Тони знает этого человека так же хорошо, как тебя?

Джо моргает.

Ответ « да » – категоричное, неопровержимое « да ».

Нэнси закрывает за собой дверь палаты и подходит с докладом к сестринскому посту, где только что закончила смену ее начальница.

– Пациентка моргнула, – говорит Нэнси. – Джо Дикон моргнула.

У Шерил глаза вылезают на лоб.

– Ты уверена? До сих пор она не подавала признаков жизни.

– Уверена. Пациентка моргнула только что.

О своем эксперименте она умалчивает – неизвестно, как посмотрит на это начальство. Медсестра должна знать свое место, а не применять различные неординарные техники. И не важно, что все это ради несчастной матери, чью жизнь эта самая пациентка разорвала на две половины – до и после.

Не положено.

Хорошо, что в этом случае Нэнси плевать на профессиональную этику.

На этот раз, придя на Мюриэл-кресент, где дверь ей снова открывает Анита, Нэнси застает совсем другую Тони Коттер. Во-первых, при виде гостьи она встает, а во-вторых, подходит к ней, обнимает и шепчет:

– Спасибо. Я так благодарна вам за помощь…

– Вы еще не знаете, что я принесла вам сегодня, – отвечает медсестра, которая всю дорогу ломала голову над тем, как преподнести информацию, полученную от теперь уже официально моргающей Джо. – Надеюсь только, что она не соврала.

Такое подозрение посетило Нэнси уже в палате С. Ведь, когда она в первый раз спросила, участвовал ли кто-то еще в похищении Эви, Джо не ответила. А что, если она тоже затеяла какую-то игру?

Полного выздоровления ей, скорее всего, никогда не достичь, хотя моргание – верный признак шанса на восстановление двигательных способностей. Это не то, о чем стоит говорить Тони сейчас, но Джо Дикон вряд ли когда-нибудь предстанет перед судом. А это значит, что она может заставить других поверить во что угодно, в любую ложь – ведь ей нечего терять.

Анита приносит чай, и три женщины, объединенные отчаянным желанием найти Эви, садятся в кружок.

Нэнси чувствует себя последней эгоисткой из-за того, что придется сказать сейчас, но она все равно скажет – ведь деваться ей некуда. Так что лучше сразу устранить все недоговоренности.

– У меня есть для вас новость, но я очень прошу не передавать ее никому и не называть источник информации. – Тони и Анита серьезно кивают. – Иначе я могу потерять работу, понимаете? Я и так нарушила все нормы профессиональной этики, а теперь еще вам все расскажу, а это уже называется предательством доверия пациента и разглашением личной информации.

Тони Коттер подается вперед стремительным точным движением изголодавшейся птички.

Нэнси надеется, что ее не разочарует новость.

Она коротко описывает свой метод общения с пациенткой и заодно объясняет – буквально в трех словах, – что такое синдром изоляции.

– То есть вы хотите сказать, что она все слышит, видит и понимает, хотя выглядит как манекен? – ужасается Тони. – И, наверное, смеется над нами про себя, радуется тому, что натворила?

– Ей сейчас не до смеха. Скорее, она чувствует себя похороненной заживо или заключенной в прозрачную тюрьму, откуда не может ни докричаться, ни достучаться до нас.

– Вот и хорошо, – бормочет Анита, сплетая пальцы. – Так ей и надо.