Кейт Уайт - Подвал

Анжела и Жозетта переглянулись и, не сговариваясь, рассмеялись почти беззвучным смехом, не слышным остальным за ревом мотора. Что на самом деле произошло? Ведь ничего? Какой-то мрачный фарс, вот и все. Нелепый, дурной сон…

«Что делать со своими снами?» — спрашивал себя Имир, неподвижно сидевший за рулем в кабине автобуса.

Впереди, на узкой тропинке, стояла девочка-подросток с охапкой цветов в руках.

Каждый раз он видел ее на фоне густого леса.

«За домом был сад, а за ним почти сразу начинался лес. Можно было пройти по лесу хоть две сотни километров и все равно не увидеть никого и ничего, кроме елей, иногда — лося или, если повезет, медведя, которого ветер с юга погнал на поиски приключений…»

Перед глазами ребенка, которым он снова становился во сне, не было ни дома, ни сада. Тропинка, ведущая в лес, как будто выходила из ниоткуда. Девочка вроде бы ждала его, но цветы предназначались не ему. Огромная охапка цветов, едва умещавшаяся в кольце ее белых рук, пестрела разноцветными красками: вверху — фиолетовые, розовые и белые гроздья люпинов; дикие маргаритки вперемешку с колосьями пшеницы, трепетавшими при малейшем дуновении ветра; огромная желтая кувшинка в самом центре букета; а внизу — целый сноп твердых зеленых стеблей.

За спиной девочки начинался лес.

Имир думал о деревьях — о прочной древесной сердцевине в центре ствола, о складках коры, об аромате сока после первых ударов топора…

Мир, полный обещаний для того, кто решается в одиночестве его исследовать. От своего деда Имир слышал сотни рассказов о тайнах леса. Они хранились где-то в глубинах памяти, оживая во сне, каждый раз полном загадок. И каждый раз во сне появлялось это нежное создание, стоящее на опушке леса. Куда вела тропинка, заросшая дикими цветами? Лес, границу которого ты однажды преступал, притягивал снова и снова…

Он думал: «Истории, которые случаются со мной во сне, — ненастоящие. Когда я просыпаюсь, я живу своей жизнью. А что, если сон — просто другая жизнь? Когда я умру, будут ли мне сниться сны? А если я умру и увижу сон, то мне приснится, что я сплю?..»

Незадолго до того он спал в своем третьем доме, прямо на полу, в проходе между кресел, не сняв дубленки. Дед, семейный патриарх, приучил его к суровой жизни. Между тем как снег постепенно заносил железную крышу автобуса, девочка с букетом вернулась снова. Он блуждал среди цветочных ароматов, но внезапный шквальный порыв ветра пробудил его. Он с трудом поднялся, взял термос и выпил его содержимое до последней капли. Потом подумал, что нужно будет завезти женщине-фотографу ее вещи — наверняка она будет ему признательна. Кажется, он слишком много думает об этой француженке, забывшей в самолете багаж… и о застывшем трупе итальянской мажоретки.

Имир включил обогрев салона на полную мощность, чтобы пассажирки не жаловались на холод; впрочем, сегодня они наверняка будут более молчаливыми, чем обычно. Затем обхватил руками полукруглый руль и склонился над ним, придавив всей своей тяжестью — так сильно, что в груди что-то хрустнуло. Пора ехать.

Он надеялся, что организаторы чемпионата не отменили тренировок. У копов он предпочел об этом не спрашивать, потому что эти типы слишком уж въедливые, лучше с ними не связываться. Сейчас неподходящий момент, чтобы лишний раз привлекать к себе внимание. Малейшее подозрение, пусть даже ради перестраховки, — и ему придется сдать свой верный автобус с новыми протекторами на шинах в металлолом… Не будет ни автобуса, ни работы, а значит, не будет и денег, которые по-прежнему нужны для выплаты долгов родителей, разорившихся на торговле фарфором…

Вдалеке появились огоньки глиссера, при резких поворотах взметающего вокруг себя снежные спирали. Имир улыбнулся. Придуманное им алиби «ночи любви» сработало. Он выиграл по всем статьям.

Фабио стоял не шевелясь. Он пристально смотрел на массивные квадратные позолоченные часы, лежавшие перед ним на стойке администратора. Остальные тренеры переглядывались, не решаясь сказать, что минута молчания слишком уж затянулась. Лишние секунды шли одна за другой, но Фабио по-прежнему не поднимал головы.

Наконец советский тренер чуть раздраженно кашлянул. Фабио с достоинством выпрямился, поблагодарил коллег вежливым кивком и надел прибор для определения времени обратно себе на запястье. Застежка браслета звонко щелкнула. Слово взял шотландец, который решительно заявил: свершившаяся драма никоим образом не должна омрачить спортивный настрой команд. И мажоретки, и тренеры должны сохранять присутствие духа.