Фиона Бартон - Дитя

Она тут же вспомнила, как однажды сказала это своей коллеге в конторе и как у той аж лицо передернуло от отвращения.

– Это просто омерзительно. Ты ему что, раба-прислужница?

Сама Эрика, старший клерк адвокатской конторы «Бауэн энд Бейли Солиситорс», прислужницей не была. Она была феминисткой. Об этом явственно гласила табличка на ее рабочем столе: «Сексизм – социальный недуг», и эта особа никогда не упускала возможности провозгласить свои взгляды. Подчиненные у нее – с длинными волосами и нелепыми, явно уже подержанными костюмчиками в тонкую полоску – как будто совершенно нормально к этому относились, но за глаза называли Эрику «мужланкой» и «лесбой». Та наверняка об этом знала, как знала, пожалуй, обо всем на свете – но не обращала внимания. Возможно, она просто считала это вполне справедливой платой за свое руководящее место.

Джуд со смехом отмахнулась от колкости с «прислужницей» и сделала вид, будто целиком погрузилась в работу, однако молоденькая Барбара Уолкер, младший секретарь в их конторе, так просто это не оставила: ей захотелось услышать обо всем поподробнее.

Весь этот разговор с Эммой о Говард-стрит разбередил у Джуд давние воспоминания, и она подумала: а где сейчас эта Барбара? Некогда она была ближайшей подружкой Джуд. Она сразу живо представила Барбару: раздражающе хорошенькую девчонку, но совершенно отчаявшуюся в деньгах. Та переехала на Говард-стрит («Если точнее, в комнату на средней площадке») в 1984 году. Джуд рассчитывала, что это поможет ей вовремя отдавать деньги за жилье, однако она все равно продолжала задалживать плату, и хозяин по-прежнему регулярно к ним наведывался.

Звали того типа Аль Соэмс, припомнила Джуд. Недавний школьник, что имел привычку заявляться без приглашения и усаживаться как у себя дома в кухне. Пытаясь их обворожить, он подолгу разливался обо всех именитых особах, которых только знал, и обо всех светских вечеринках, на которых сумел побывать. Когда Джуд только вселилась в его дом, на нее это производило впечатление, но потом она начала подозревать, что парень изрядно смахивает на Уолтера Митти [10]. А Барбара в его присутствии вообще становилась очень нервной. Впрочем, Уиллу этот Соэмс нравился: говорил, тот приятный собеседник.

Джуд лизнула палец и потыкала в тарелку, собирая крошки.

Бедняжка Барбара съехала от нее довольно быстро – и года не прошло. Джуд этот факт, конечно, огорчил, поскольку теперь ей требовалось каждый месяц где-то изыскивать больше денег на жилье, но Уилл был тому ужасно рад.

– Как же чудесно быть с тобой вдвоем без этой куклы-Барбары, что вечно ошивается рядом и строит мне глазки, – сказал он тогда.

Сама она ничего такого не замечала, однако Барбара по-любому уже отселилась, и Джуд очень надеялась, что Уилл теперь сочтет, что нашел наконец свою половину – и в интеллектуальном, и в интимном отношении – и наконец решит зажить семейной жизнью. В университете их роман длился всего три недели – но теперь-то все будет иначе! В тот раз в очереди за его благосклонностью было еще множество девиц, и все с превеликим нетерпением ждали своего часа. Однажды поздним утром в пятницу, когда Джуд продула лекцию, чтобы заглянуть к Уиллу, она застала его за обихаживанием уже новой подружки.

Все это у нее в памяти теперь изрядно смазалось. Как и то возмездие, что она устроила новой девушке Уилла: на следующий день Джуд проникла к той в комнату и перепачкала постель собачьим дерьмом. Уж чего-чего, а этого добра у людей хоть отбавляй! Впрочем, девица никому претензий не предъявляла – Джуд решила, что та просто отнесла постельное белье в прачечную. Уилл же этого так и не узнал. По крайней мере, ни разу об этом не обмолвился и, когда они, случайно столкнувшись на Королевском параде, пошли вместе выпить кофе, держался с ней очень даже дружески. Когда же Джуд закончила Кембридж, Уилл из ее жизни испарился уже совсем.

А она тогда встретила другого. «Полнейшего мерзавца», как теперь всегда именовала его Джуд. Звали его на самом деле Чарли – вплоть до того момента, как он бросил ее с Эммой, и Джуд вынуждена была вернуться с новорожденным младенцем домой к родителям, чтобы те могли вволю терзать ее своими укорами.

Даже после стольких лет от этих воспоминаний на душе сделалось горько и тоскливо. Осматривание старых ран для нее никогда ничем хорошим не кончалось. Говорят, не следует в себе все сдерживать, но Джуд никому не могла этого поведать. Люди сразу начинают делать скоропалительные выводы, выносить осуждения. Лучше уж держать все при себе. И тогда, в середине восьмидесятых, она слишком уж доверилась Уиллу – теперь Джуд это сознавала. Она дала ему понять, как отчаянно пыталась удержать его. Ради него она согласилась на все: сменить одежду, прическу, подружек – всё. Она даже послушалась его совета выпихнуть Эмму «прочь из гнезда», когда та сделалась чересчур невыносимой.