Нельсон Демилль - Реки Вавилона

Бург посмотрел на часы. Все представление заняло тридцать девять минут.

Истекающий кровью Добкин лежал на западном берегу Евфрата. Он пытался понять, что означала внезапно наступившая тишина. Здесь могло быть два объяснения. Генерал попробовал восстановить в памяти звуки последних пятнадцати минут боя и истолковать их с точки зрения опытного военного, каким он являлся, но боль в бедре мешала сосредоточиться. И все же, если верх одержали арабы, он наверняка бы услышал их победные крики. Превозмогая боль, Добкин внимательно прислушался. Ничего. Тишина. Он расслабился, теряя сознание от боли и усталости.

Хоснер нашел ее возле южной оконечности западного склона. Она стояла на краю обрыва и смотрела на реку. В руке, прижатой к бедру, Мириам держала автомат. Хоснер остановился и вгляделся в ее лицо, освещенное отблесками от воды.

— Ты кого-то убила?

— Я… да, ты прав. Ты прав. — Мириам выронила автомат и повернулась к Хоснеру.

Он заколебался. Переспать с женщиной — это одно, а проявление чувств — уже совсем другое, такое отношение накладывает определенные обязательства. И Хоснер не знал, готов ли он взять на себя подобные обязательства.

— Тебя… тебя считают пропавшей без вести.

Мириам тоже замялась.

— Я здесь. Я не пропала. — Она рассмеялась тихим нервным смехом.

— И я не пропал, — вымолвил Хоснер с каким-то оттенком недоверия своим же словам. — Мы отбили их.

— Я убила девушку.

— Все, кто впервые стреляет во время боя, считают, что они убили кого-то.

— Нет. Я действительно убила ее. Она упала вниз.

— Может, она просто испугалась и убежала.

— Нет. Я попала ей в грудь… мне так кажется.

— Чепуха. — Однако Хоснер понимал, что это не чепуха. Ему хотелось сказать: «Помоги тебе Бог, Мириам. Вот и ты стала одной из нас», но он не мог заставить себя произнести эти слова. — Ты выстрелила и теперь думаешь, что кого-то убила. А ты слышала ее крик?

— Я… не знаю. Это случилось…

— Пойдем со мной. Мне нужно вернуться на командный пункт.

Мириам подняла автомат и пошла за Хоснером. Ей хотелось сказать ему что-нибудь нейтральное вроде «спасибо», но вместо этого у нее вырвалось:

— Я люблю тебя… Я люблю тебя, — повторила она уже громче.

Хоснер остановился, но не обернулся. Он понимал, что не уцелеет в этой бойне, был абсолютно уверен в этом. Вот если бы Мириам предстояло умереть, а он не сказал бы ей, что тоже любит ее, то тогда это была бы трагедия. Но, если она выживет, а погибнет он, его признание в любви только усилит ее горе. Хоснер снова пошел вперед. Он слышал, как ее мягкие шаги в пыли становились все тише и тише.

Раввин Левин физически и морально поддерживал раненых. Он помогал перетаскивать их тела с линии обороны в загон, помогал накладывать повязки. Левин и сам походил на раненого — весь вымазан в крови, глаза запали, и от него исходил какой-то кладбищенский запах.

После того как все раненые были собраны в загоне и возле него, раввин принялся пересчитывать их и записывать в маленький блокнот. Сегодняшних раненых он приплюсовал ко вчерашним, делая возле каждой фамилии пометки о состоянии здоровья. Тамир — без изменений. Трое людей Хоснера — Рубин поднялся, может ходить; Яффе без изменений; у Каплана снова открылось кровотечение. Брин, как сообщили, мертв, значит, из шести людей Хоснера в строю оставались только Маркус и Алперн. У Рут Мандель температура не спадает. В плохом состоянии раненые Дэниел Якоби и Рашель Баум…

Стюард Авель Геллер истекал кровью, лежа на полу в загоне, его белая форма превратилась в красную. Возле него на полу собралась целая лужа крови. Находились здесь и еще шестеро раненых, которых Левин не знал по фамилиям, поэтому он пока присвоил им просто номера.

Раввину стало душно, он вышел из загона, но здесь его глазам предстала еще более удручающая картина. Возле стены загона лежал мертвый помощник министра иностранных дел Шимон Пелед. Он умер не от легкой раны, а от разрыва сердца. Его отстранили от участия в боевых действиях, но Пелед настоял, чтобы ему дали автомат. Левин покачал головой. Да, впереди еще будет много глупых и упрямых поступков, кажущихся храбростью. Раввин нашел несколько полотенец и прикрыл одним из них лицо Пеледа. Странный это обычай — закрывать лицо покойника. А еще возле стены лежали две мертвые девушки. Левин поправил положение их тел, закрыл им глаза — еще один странный обычай — и тоже закрыл лица полотенцами. Их имена он узнает позже.