Джеймс Паттерсон - Президент пропал

Пентхаус небольшой, но удобный: сто шестьдесят квадратных метров площади, четыре спальни и дизайнерская кухня-студия, где его отряд смеется, разгоряченно размахивая руками и заливаясь шампанским. Парни, должно быть, уже захмелели. Все они – гении в своих областях знаний и все моложе двадцати пяти; некоторые еще, наверное, даже женщину не познали.

Вот Эльмурод: животик свисает над ремнем брюк, борода неухоженная, на голове – безвкусная синяя кепка с надписью «Vet WWIII» [10]. А вот Махмад: скинул рубашку и пародирует бодибилдера, напрягая невзрачные бицепсы.

В дверь стучат, все четверо оборачиваются. Эльмурод открывает, и в номер входят восемь женщин; платья – в облипочку, фигуры как у моделей с разворота мужского журнала. Маленькому отряду устроят незабываемую ночь.

Человек возвращается в пентхаус и закрывает за собой скользящую дверь. К нему тут же приближается одна из проституток, азиатка, не старше двадцати лет. Груди большие, но явно не натуральные; в глазах – наигранный интерес.

– Wie lautet dein Name? – спрашивает она. «Как тебя зовут?»

Человек улыбается. Проститутка просто флиртует, отрабатывая деньги; на самом деле ей все равно. Однако в мире есть люди, которые на что угодно пойдут, чтобы получить ответ на заданный ею вопрос. А ему в кои-то веки хочется ослабить бдительность и сказать искренне: «Я – Сулиман Чиндорук. И я вот-вот перезагружу этот мир».

Просмотрев план действий, подготовленный людьми Дэнни Эйкерса совместно с генеральным прокурором, я закрываю папку.

Черновик указа о введении военного положения и информационно-аналитическая записка с оценкой конституционности подобных действий. Законопроект для Конгресса и проект распоряжения о временной отмене habeas corpus [11]по всей стране. Указ о контроле цен на различные виды потребительских товаров.

Остается молиться, чтобы не пригодилось.

– Господин президент, – говорит Джо-Энн, мой секретарь. – К вам спикер палаты представителей.

Лестер Роудс вежливо улыбается ей и решительным шагом входит в Овальный кабинет. Я уже встал из-за стола, чтобы поприветствовать его.

– Доброе утро, господин президент, – говорит он, пожимая мне руку и окинув меня критическим взглядом. Удивляется, наверное, с чего это я так оброс.

– Господин спикер, – отвечаю. Обычно потом я говорю «спасибо, что пришли» или «рад вас видеть», но жалко тратить вежливые слова на такого человека. Именно Роудс во время промежуточных выборов устроил так, что его партия отхватила большинство мест в палате представителей, пообещав всего лишь «вернуть нашу страну» и введя дурацкий «опросник» с оценкой моей работы. Он швырнул эти листы кандидатам и попросил оценить, как я справляюсь во внешней политике, экономике, а заодно ответить на ряд других животрепещущих вопросов, заранее склоняя всех к тому, что «Данкан – неудачник».

Вот он садится на диван, я – в кресло. Спикер оттягивает манжеты рубашки и устраивается поудобней. Одет он соответственно должности влиятельного законодателя: серо-голубая рубашка с белым воротником и манжетами и ярко-красный галстук в идеальную крапинку. Все цвета флага на месте.

Новообретенная власть кружит ему голову: он пробыл спикером всего каких-то пять месяцев, границ своей силы еще не знает, а потому особенно опасен.

– Я спрашивал себя, для чего вы меня пригласили, – продолжает спикер. – Вам ведь известна одна из легенд, которые тиражируют СМИ: дескать, мы с вами готовимся заключить сделку. Вы отказываетесь от борьбы за второй срок, а я сворачиваю слушание.

Медленно киваю. Да, слышал.

– Но я сказал помощникам: идите-ка пересмотрите видео с пытками наших ребят, которые во время «Бури в пустыне» вместе с капралом Джоном Данканом попали в плен. Представьте их испуг. Вообразите, что творилось у них в головах, если они на камеру поносили родину. Потом, говорю, попытайтесь вообразить, что иракцы сделали с Джоном Данканом, когда тот, единственный из американских пленных, отказался ругать свою страну перед объективом камеры. И вот когда эта мысль уложится у вас в голове, сказал я помощникам, задайтесь вопросом: отступится ли Джон Данкан в бою с кучкой конгрессменов?

Выходит, он так и не понял, ради чего пришел.

– Лестер, – говорю, – а знаете, почему я ни с кем это не обсуждаю? То, что было в Ираке?

– Может, из скромности?

Качаю головой:

– Скромность в Вашингтоне не живет. Причина в том, что есть вещи важнее политики. Пусть не рядовой конгрессмен, но спикер палаты представителей эту простую истину усвоить обязан. И чем скорее, тем лучше… Лестер, сколько раз за свой срок я отказывался обсуждать тайные операции со специальными комитетами по разведке? Или, когда случай был особенно щекотливым, с Бандой восьмерых?