Елена Мейсак - Без права на возврат

Тогда они поссорились, она выскочила из машины, наотмашь хлопнув дверью.

«Нет у нас шансов, все предрешено» 8, – кассета была беспристрастна, как и тогда.

Вдруг она подумала, что не хочет опять здесь сидеть и ждать, снова участвуя в этом балагане. Она решила избавить и себя, и Генку от мучительных разборок и просто вышла из машины, тихо закрыв за собой дверь и засеменив вниз по Петровке в направлении Большого Театра. Какого черта она здесь делает, если все предрешено.

Глава 7.

Вернувшись домой на метро, она не успела толком закрыть за собой дверь, как домофон противно запищал. Сняв трубку, она услышала Генкин голос.

– Куда ты опять подевалась? Я вернулся, а тебя и след простыл. И хорошо, что никто не позарился на мой антиквариат, мы же оставили ключи в замке. Пожалуйста, открой дверь, мне кажется, мы должны поговорить.

– Ген, я устала и хочу спать.

– Хочешь, я тебе заварю чаю с молоком? Закутаю в одеяло поудобнее, и мы поболтаем, как раньше?

– Ты же знаешь, я не пью с молоком. И не хочу сейчас говорить. Мне кажется, зря мы все это начали. Все бессмысленно как-то, все предрешено.

– Чего ты несешь! Ты…

Не дослушав его тираду, она положила трубку домофона на рычаг, вернулась в комнату и легла в постель, не раздеваясь. Сон, однако, к ней не спешил. Она пересчитала в уме всех овец от одной до ста, потом заменила овец на собак, собак на слонов, а слонов на лошадей, но ничто не могло хоть на секунду успокоить бешеную карусель мыслей в набитом прошлыми переживаниями мозгу.

Чертыхнувшись, она встала, прошла на кухню, открыла шкаф и, нащупав фонарик, положила в карман. Надев легкую ветровку, она вышла на улицу. Нужно проветриться, иначе покоя ей сегодня не будет.

Она шла в направлении леса. Уже почти двадцать лет она так гуляла вдоль убаюканных ночью деревьев, когда не могла уснуть. Она не рассказывала об этом никому, тем более родным, не хотела пугать их и вызвать из преисподней страшные истории о маньяках, неизменно поджидавших для своих грязных делишек бестолковых владелиц никому не нужных интернет-магазинов.

Идя по кромке леса, она вспоминала, как они с Генкой ночами убегали сюда, подальше от глаз любопытных людей. Сейчас ей не хотелось поднимать со дна своей памяти весь ил древних воспоминаний, особенно о том, что они иногда в этом лесу делали или, скорее, выделывали, но, черт возьми, когда ты так молод и столь безудержно влюблен, все сумасшедшие выходки кажутся тебе пределом совершенства.

Теперь это был даже не лес, а его обглоданные останки. Деревья уже не могли укрыть ее черным покрывалом таинственности, так же, как поредевшая голова стареющего ловеласа уже не могла не отсвечивать бледной кожей.

Не так давно в лесу началась масштабная вырубка под новую гостиницу. Точнее, сначала приехали рабочие и проложили трубы, а потом по ночам стали приезжать бульдозеры и бетономешалки, которые превратили лес в чавкающее глинистое месиво, от одного вида которого мелкие животные в панике разбегались, кто куда.

Проезжавшие машины бессовестно разбрызгивали месиво по сторонам, завершая последние мазки на этом полотне кромешного ада.

Когда-то, впервые увидев возле дома раздельные контейнеры для мусора, она не смогла заглушить клокотавшее возмущение. Природозащитники непонятно чем занимаются, вообще. Какая разница, разрушает ли озоновый слой сжигание мусора или не разрушает, если они до его разрушения даже не доживут, потому что сгинут от бронхо-легочных заболеваний задолго до того?

Закипая от ярости, она с досадой сплюнула на землю.

Эти рабочие, с одержимостью голодных гиен раздиравшие ее лес на части, наверное, возмутились бы, если бы прямо под их окнами вырос штампованный «Пудель» или иной железобетонный уродец, по типу той гостиницы, что строили здесь.

Интересно, как ее назовут. Нужно предложить застройщикам конкурс на самое удачное название. Как вам «Розарий убожества»?

Предприимчивые рекламщики наверняка смогут внушить незадачливым туристам, что «убожества», – то же самое, что и «у божества», благо русский язык сложный, а туристы все равно ничего не поймут. А если и поймут, то время – деньги, и час, оплаченный в нумерах, можно занять чем-то поважнее, чем русский язык.

Розарий убожества для них будет таким же сложным ребусом, как и «глоток у дачи», который можно легким движением языка превратить в глоток удачи, если господа пожелают.

Она вновь сплюнула на землю.

Той зимой, когда погиб Генка, она много времени проводила здесь. Помнится, ее так радовали многочисленные заячьи следы, пугали лисьи и настораживали людские, тогда здесь было так тихо, что каждый новый человек казался снежным.