Влада Ольховская - Синдром Джека-потрошителя

– Ты навещаешь Леона?

– Нет. С тех пор как я рассказала ему об отце, он не зовет меня. Мне кажется, ему нужно время, и я не хочу торопить его.

– А если он не позовет?

– Тогда не приду, – тихо ответила Анна. – У каждого есть право выгнать другого человека из своей жизни. Разве нет?

– Право есть, но желание… Впрочем, ты права, выбор за Леоном.

Сергей Аркадьевич сделал вид, что смирился с этим так же, как и она. Он не стал говорить о том, что Леона он понимает гораздо лучше, чем Анну. Он позовет, это просто вопрос времени. Скорее всего, невольно показавшись ей слабым, он сейчас выжидает, когда снова сможет стать сильным.

– Ну а расследования?

– Какие расследования? – удивилась Анна. – Вы так говорите, будто это вопрос решенный.

– Тебе бы не хотелось продолжить? Будешь вторым Уильямом Бернсом!

Кто-то другой спросил бы, о ком речь, или перепутал бы этого Бернса с другим. Но Анна лишь рассмеялась:

– Американский Шерлок Холмс по версии самого Конан Дойла, конечно!

– Но настоящий, а не выдуманный.

Бернс был талантливым детективом, жившим на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков. Он был умен, он умел удивлять – и он не был полицейским. Вспоминая его, Сергей Аркадьевич хотел намекнуть, что частное расследование доступно многим.

Но Анна поняла его иначе:

– Мне не нужна слава, и я ничего не хочу называть в честь себя.

– Я не о том. Ты могла бы помогать людям.

– Людям можно помогать по-разному. Я, например, составляю учебники, чтобы те, кому положено вести расследования, делали это хорошо.

– Немногие из них превзойдут тебя.

– Не нужно превосходить меня, это не соревнование. Нужно ловить преступников, вот и все. Я изучаю их – но только моих сил не хватит для полноценной охоты.

– А если ты снова будешь с Леоном?

На этот раз она не торопилась с ответом, она задумалась, разглядывая кроны деревьев, шумевшие у них над головами.

– Я не знаю, – наконец сказала Анна. – Но не уверена, что он захочет вернуться ко мне.

– Как знать…

– Это в любом случае зависит не от меня. Подождем.

Они прогуливались по ковру из опавшей листвы, солнце дарило последнее тепло, создавая один из тех дней, когда просто хочется жить, и им действительно некуда было спешить.

Врачи поражались тому, как быстро он поправляется, а Леону их восторги казались бессмысленной лестью. Время просто застыло вокруг него, он не привык быть таким слабым, нуждаться в других, сутками не вставать с постели. Он не знал, какой сегодня день – и даже какой месяц.

Но хуже всего то, что вынужденный постельный режим оставлял слишком много времени на размышления, от которых ему хотелось бы укрыться.

Это были мысли об отце. Он не просил Анну о помощи, однако она все равно помогла ему. Понимание того, что в решающий момент именно уроки отца спасли ему жизнь, больше не терзало Леона. Не все в его отце было плохим, и он, принимая лучшую часть своего наследия, не превращался в чудовище.

Это были мысли о брате и всей его семье. Из-за них Леон чувствовал себя несвободным. Вечный контроль, вечные упреки, жизнь, сделанная по инструкции… Нет, он, конечно, тоже не беззащитная жертва. Он позволил другим сделать выбор за себя, потому что ему было все равно, что с ним произойдет дальше. Но сейчас ему нужно было исправить это и вернуть свободу, даже если его не сразу поймут и примут новым.

Это были мысли об Анне – осторожные, запутанные мысли. Леон пока не знал, что может себе позволить, но не хотел отступать. Когда у него будет свобода, станет проще…

А пока он просто ждал, позволяя телу восстановиться. В день, когда он наконец смог дышать без этого чертового намордника, к нему явился Дима. Леон не верил в чудесные совпадения, он не сомневался, что брат просто поддерживает контакт с местным персоналом, пользуясь известной солидарностью всех врачей.

– Ну что, очухался? – усмехнулся Дима. – Из всех глупостей, которые ты делал за свою жизнь, эта, пожалуй, займет почетное первое место.

– Эту я пережил, значит, у меня есть шанс побить свой собственный рекорд.

Дима приходил к нему каждый день, но надолго не оставался: ему казалось, что если брат все еще в маске и под действием обезболивающих, то и говорить с ним не о чем. Иногда заглядывали коллеги или Лидия, но и они воспринимали его чуть ли не как овощ. Одна лишь Анна, пожалуй, понимала, что ему тоскливо, однако ее он не звал. Мог бы – хватило бы и сообщения.

Он пока не был к этому готов. Он не пытался ее наказать и не устраивал спектакля. Нет, просто один раз она сумела застать его врасплох, и он хотел, чтобы впредь, как и раньше, он был рядом с ней сильным и неуязвимым.