Влада Ольховская - Синдром Джека-потрошителя

Много лет эта схема ее не подводила, а теперь… теперь творилось нечто странное. Не все в жизни можно держать на цепи. Оказывается, можно выбирать, о чем ты думаешь, но очень сложно выбирать, что ты чувствуешь. Душа рвется наружу и через клетки, и через лед, если она еще не погибла.

Но все это не значило, что она полностью потеряла контроль. Анна понимала, что она чувствует, ей просто этого не хотелось. И чтобы уйти от сомнений и страха перед тем, что ее ждет, она заняла себя делом. Она изучала письма, которые дал ей Дмитрий Аграновский – они были даже ценнее, чем она предполагала. Она видела перед собой историю, которой хотела поделиться.

По-хорошему, ей вообще следовало бы прекратить общение с Леоном. Это порадовало бы Дмитрия и, возможно, пошло бы на пользу самому Леону. Но это же ранило бы ее – а она была не склонна к мазохизму.

Смирившись с тем, что само его присутствие приносит ей радость, Анна хотела сделать эти встречи важными для них обоих. Поэтому она нашла ответы на вопросы, которые он не решался задать, и теперь ждала, когда сможет все рассказать ему.

Добившись помощи Дмитрия, она получила доступ в палату и навещала Леона каждый день. Эти визиты неизменно оставляли горько-сладкое чувство на душе: с одной стороны, ей было больно видеть его таким, с другой – сама возможность быть с ним рядом и знать, что он жив, приносила определенное успокоение.

Он все еще не приходил в себя, он лежал в окружении медицинской техники, проводов, он дышал только через маску – и все равно он был в этом мире. Анна понимала, что полная свобода от привязанностей, которой она себя окружила, теперь сыграла с ней злую шутку: в пустой душе слишком много места для того, кто сумеет первым туда пробиться.

Но в день, когда он все же открыл глаза, Анна сумела скрыть от него и свои сомнения, и боль, и то, что она не решалась позволить себе. Она просто улыбнулась ему.

– Привет. Знаешь, я все понимаю, люди на больничном отсыпаются, но ты ставишь рекорды.

Его взгляд, поначалу мутный от пробуждения, постепенно прояснялся. Леон попытался что-то сказать, закашлялся, и ей пришлось вызвать врача, который, конечно же, выгнал ее в коридор.

В следующий раз ее пустили к нему лишь через несколько часов. Судя по недовольным лицам медиков, они и вовсе хотели спровадить ее домой, однако Леон сам настоял, чтобы она пришла.

– Только ненадолго! – предупредил ее врач. – Он еще слишком слаб!

– Поверьте, пока я за ним слежу, он будет отдыхать больше, чем если останется один. Потому что, оставшись один, он сам встанет на ноги.

– Я уже ничему не удивлюсь!

Она знала, что Леону сейчас плохо – ему пока и не могло быть хорошо, слишком серьезной оказалась травма, которую он пережил. Но его упрямство не позволяло ему просто отдыхать, он отказался от снотворного. Его брат вряд ли понял бы это, а вот Анна понимала.

Когда она вошла, Леон указал ей, где сесть. Похоже, он пошел на компромисс с врачами: пообещал им не трогать кислородную маску, если они вернут ему Анну. Хитро.

Она села рядом с ним и сама взяла его за руку – на этот раз левой рукой, ей не хотелось возвращаться к разговорам о собственных шрамах.

– Спасибо, что уговорил их пустить меня, для меня это важно. Будем ловить момент, пока не прилетел твой брат и не оторвал мне голову.

Через маску из плотного пластика она видела, как он улыбается.

– Что, рад меня видеть? Не очень-то радуйся. Я хочу поговорить с тобой о том, о чем тебе говорить совсем не хочется. Да, я коварно использую момент, когда ты не можешь встать и выйти, не можешь даже ответить мне или заткнуть уши. Пожалуйста, не злись, но это нужно, даже если ты сам не понимаешь, почему. Я бы хотела поговорить о твоем отце.

Он нахмурился, а его пальцы сжали ее руку чуть сильнее. Он не пытался причинить ей боль, он просто предупреждал, что она не ошиблась: тема была плохая.

Вот только все, что сказала Анна, было шуткой лишь наполовину. В другое время и в другом месте он ушел бы от разговора. Поэтому ей нужно было завершить все сейчас, воспользовавшись его слабостью, даже если платой за это могло стать притяжение между ними.

– Я понимаю, что тебе это не нравится. Но я вижу, что это все еще часть твоей жизни, которую ты не до конца понимаешь. Это неправильно, Леон, и не все из того, чему тебя учил Дима, правильно. Я взяла у него письма твоего отца. Ты ведь даже не читал их, да тебе, пожалуй, и не следует. Но он очень много говорил о тебе.

Новое движение его пальцев, новая немая просьба прекратить все это. Может, и не следовало говорить о таком сейчас? Нет, он уже достаточно силен, а раз она начала, другого шанса не будет.