Лекси Эллиотт - Француженка по соседству

– Возможно, но не сейчас, – твердо заявляет доктор Пейдж. – Пациентке требуется сон. Как только ваша подруга Лара скажет ей «Привет!», мы должны будем дать ей снотворное.

– Вам повезло попасть сюда, – говорит Модан, бочком делая пару шагов в палату. Его голос серьезен, и в кои веки рот в обрамлении двух глубоких морщин как будто трезв. – За мою карьеру я насмотрелся немало… смертельных доз. Для меня великое счастье видеть вас снова.

От его простых, но искренних слов у меня в горле застревает комок. Я киваю – это все, на что я способна. А когда наконец вновь обретаю голос, спрашиваю:

– Как я… как я оказалась здесь? Откуда пришла помощь?

– Ты позвонила мне, – отвечает Том. – Со своего «Айфона». Наверное, голосовой командой. Никогда не думал, что скажу такие слова, но спасибо Господу за такую вещь, как приложение «Сири». Я думал, ты звонишь по поводу цветов… – Цветов. Сколько же вокруг меня темных секретов. Что-то стучится в мое сознание, но затем вновь ускользает прочь. – По большому счету, ты ничего не сказала, за исключением одного слова, похожего на «помоги!». – Том на миг умолкает и хмурит брови. Мне тотчас становится не по себе. – Я с трудом узнал твой голос. – В его голосе тоже есть нечто странное, что-то вроде растерянности или недоумения. – Я был почти готов поклясться, что это…

– Кто? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ. Мне кажется, я знаю, кто меня спас. Но момент упущен. Том качает головой:

– Как бы то ни было, я сразу позвонил Ларе, поскольку знал, что у нее есть ключ, а она позвонила Модану, – Том кивком указывает на француза. Похоже, между ними имеется некое мужское взаимопонимание, которое я сразу не заметила. – Они оба тотчас помчались к тебе домой, нашли тебя и вызвали «Скорую». Я приехал через десять минут после них, а через несколько минут после меня…

– Погоди, – внезапно говорю я. Мой затуманенный мозг напомнил мне, что я должна сказать что-то важное. – Модан, Северин убила Каро. Она сидела в «Ягуаре», принимала кокаин. Она отправилась на автовокзал, чтобы изобразить Северин. Она нарочно замотала голову шарфом, чтобы никто не понял, что она блондинка. – Модан пристально смотрит на меня и уже подвигает к моей кровати стул. – Вы должны поверить мне.

Полицейский серьезно кивает:

– В таком случае вы должны рассказать мне все.

– Но только не сейчас, – резко возражает доктор Пейдж. – Как я уже сказала…

– Очнулась!

Это в палату врывается Лара. Настроение тотчас взмывает вверх, несмотря на слезы, которые слышатся в ее смехе. Передо мной вновь солнышко-Лара, которая повсюду носит с собой это свое качество. Лара – это Лара. Том – это Том. Правда, пока не понятно, что представляет собой Модан, но время – это лента, и она тянется вдаль передо мной. Так что это я еще наверняка сумею выяснить.

Моя голова цела, но в ней есть трещины. Трещины в моей памяти, трещины в понимании того, что случилось, трещины в опыте времени. Трещины. Одни вещи кровоточат сквозь них, другие спешат ускользнуть прочь. В отдельные моменты в одну из них бесшумно прокрадывается хитрый зверь усталости, чтобы запрыгнуть мне на плечи и, впившись в них когтями, повалить меня на пол. Последующие несколько дней состоят из редких периодов бодрствования, резко сменяющихся забытьем, таким глубоким и полным, что мне делается страшно, но я бессильна ему противостоять.

Иногда в светлые промежутки со мной беседует полиция. Не берусь утверждать, сколько раз. Похоже, всем заправляет Модан, хотя внешне он постоянно оказывает знаки уважения как будто высеченному из гранита местному полицейскому (похоже, в Британии полицейских добывают в каменоломнях?), к лицу которого намертво приклеена маска сомнения. Мне остается лишь надеяться, что это просто профессиональная привычка и мой случай здесь ни при чем. Под моим случаем я имею в виду попытку Каро отравить меня. Никто не говорит со мной о том, что Каро убила Северин, что, если честно, мне не совсем понятно и чему у меня нет логического объяснения. Модан и его британские коллеги приходят побеседовать со мной, затем уходят и возвращаются снова. Или же это я ухожу и возвращаюсь…

Лара тоже приходит, приносит журналы, которые я не могу читать, потому что слова ползают по странице. Она также приносит шоколад, виноград, цветы – и себя. Я получаю полный отчет о моем выздоровлении. Лара рисует картину, на переднем плане которой, сияя, стоит Модан. Я же невольно думаю о том, что моя несостоявшаяся смерть возродила к жизни их отношения.