Уолтер Кенни - Скрытые пружины

Библия датирована 1887 годом, страницы ломкие, переворачивать их приходится очень аккуратно. Для этой цели применяются специальные щипчики, но слабость мешает мне подняться в кабинет.

Внезапно страницы переворачиваются целым пластом и я вижу в книге зияющее прямоугольное отверстие. Оно заполнено конвертами. Некоторые из них лаконично подписаны: «Маргарет Шеннон Вордсворт», но совершенно непонятно, адресат это или отправитель. Мне неизвестен никто с таким именем, и любопытство заставляет меня вскрыть пухлый запечатанный конверт, несомненно, являющийся очередной замочной скважиной.

Перед уборкой я открыла настежь все окна, и теперь внезапно ворвавшийся в комнату порыв сквозняка беспардонно вырывает у меня из рук старое письмо, написанное на обычных листках из школьной тетради. Ветер расшвыривает их вокруг меня, заставляя подняться на ноги и закрыть дверь, ведущую в холл.

Вернувшись в гостиную, я медлю, прежде чем поднять разрозненные листки, и когда всё-таки читаю письмо, думаю о том, что не стоило потакать глупой сентиментальности. Эти коробки должны были сгореть дотла в пламени утилизационной печи, что и произошло бы, не вмешайся я в ход событий.

«…Не проходит и дня, чтобы мысли о жестокой расплате, которую я заслужила, не радовали меня своей справедливостью. Разуверившись во всём, что мне внушали с самого детства, теперь у меня лишь одна религия – возмездие. Оно настигает каждого, кто переступает черту; каждого, кто вершит чужие судьбы в угоду своим страстям.

Моя виновность не вызывает сомнений, не ропща, я всю жизнь несу её бремя. Потеряв всё, что было мне дорого, я не получила взамен ничего, кроме вечного покаяния.

Много лет назад я любила Ричарда Фергюсона, любила так сильно, что эта страсть сделала меня убийцей, таким же отвратительным, как тот, которого я видела в Сиднее перед самой войной. Лицо висельника, иссушённое ненавистью, было омерзительным, тошнотворно отталкивающим, но в тот момент я думала лишь о том, что о его преступлении стало известно, а о моём – нет. Теперь я понимаю, что единственная разница между нами – это то, что казнь настигла его быстро, а вот моя растянулась на годы.

Годы одиночества и потерь, длинная жизнь, когда я сама для себя стала и тюрьмой, и палачом.

Судьба справедливо наказала меня, отняв у меня то, за что я боролась с такой страстью, с такой уверенностью в своём праве забрать причитающееся мне. Ричард погиб весной одна тысяча девятьсот пятнадцатого, в битве при Ипре, погиб ещё более страшной смертью, чем Вирджиния Вордсворт, его первая несбывшаяся любовь.

Наша помолвка с Ричардом состоялась в год смерти королевы Виктории, и я согласилась терпеливо ждать несколько лет, пока он накопит достаточную сумму, чтобы переехать в Австралию, где множество британцев в те годы находили трудную, но, при должных усилиях, блистательную судьбу.

Я готова была ждать Ричарда сколько угодно, работая всё это время в чужих семьях и подчиняясь чужим правилам. Иногда это было совершеннейшей мукой, ведь меня воспитывали как богатую наследницу, а вовсе не как прислугу неопределённого статуса, которой, безусловно, являлись гувернантки и наставницы в Британии тех лет.

Каждый месяц унижений, каждое письмо приближали меня к будущему счастью. Только эта вера помогала мне держаться несломленной в те годы, ведь в целом свете у меня не было никого, кроме Ричарда.

Когда во время короткой встречи в тысяча девятьсот четвёртом году он сообщил мне, что глубоко сожалеет, но разрывает помолвку со мной из-за неких новых обстоятельств, мне стоило невероятных, нечеловеческих усилий сохранить выдержку и выведать у него правду.

Несомненно, Ричард испытывал сильнейшее чувство вины передо мной, именно благодаря этому он и позволил себе откровенно рассказать мне о той женщине, на которой обещал жениться много лет назад, до того, как встретил меня.

Вирджиния Вордсворт стала для меня олицетворением зла, ведь она собиралась похитить у меня то, что я считала своим. Желанного мужчину, обеспеченное будущее уважаемой хозяйки дома, рождённых от любимого человека детей.

Ничуть не оправдывая себя, всё же должна сказать, что чудовищная мысль об убийстве не сразу посетила меня. Скорее, виной этому причудливое стечение обстоятельств, благодаря которым это страшное намерение получило осуществление.

Газета с объявлением о найме гувернантки в девонширское поместье попала ко мне в руки случайно. Тогда я жила в большой семье Престонов, на окраине Лондона. Главой семьи, генералом в отставке Мэтьюзом Престоном, в доме был заведён строжайший порядок, которому должны были следовать все домочадцы и слуги. Но как выяснилось позже, трое мальчиков-погодков, к которым я была приставлена в качестве гувернантки, отличались дурным нравом, непослушанием и лицемерием. Их злобные шалости, вечное наушничество отцу и жалобы бесхарактерной матери, полностью подчинявшейся мужу, вынудили меня искать другое место.