Сабин Дюран: Солги со мной

Когда зазвонил телефон, я блаженствовал в потертом бархатном кресле с «Лондонским книжным обозрением», греясь в лучах редкого зимнего солнца. Сквозь высокое окно столб света заливал всю комнату. Тени от квадратиков переплета расчерчивали турецкий ковер, как для игры в классики. На столе рядом с чашкой кофе лежал бутерброд с сыром – последний мой хлеб. Персефона, к которой я успел привязаться, свернулась у меня на коленях, словно норковая шкурка.

Номер был незнакомый, но меня застигли врасплох. Накануне вечером в пабе я встретил Кейти, выпускницу университета, которая мечтала пробиться в журналистику. Написал ей на ладони телефон и имейл («Вдруг захочешь посоветоваться») и сейчас живо представил эту консультацию за бутылкой вина («Удобнее всего, наверное, у меня»): Кейти, затаив дыхание, внимает мэтру и из благодарности ложится с ним в постель.

– Пол Моррис, – произнес я отрывисто, как и положено занятому человеку.

– Ага, попался!

Не Кейти… Мужской голос, который я не сразу узнал. Какой-нибудь крючкотвор из печатных изданий, где я время от времени подрабатываю?.. Доминик Беллоу из Сохо, товарищ по пьянке и редактор журнала «Станза», недавно подкинул мне на рецензию Уилла Селфа, и я уже просрочил. (Вечная фигня с неполной занятостью: не делаешь даже то немногое, что есть.)

– Да… – нерешительно ответил я.

Притворяться, что ошиблись номером, поздно – уже представился.

– Ну привет! Звоню, чтобы выманить тебя в Далвич, в нашу глушь.

Далвич?

– Тина мечтает с тобой познакомиться!

Какая Тина?..

– А мне, пожалуй, надо держать ухо востро, греховодник ты старый! Я тебе еще Флорри не простил! – Он громко рассмеялся.

Флорри. Ну конечно! Флорри, а не Лотти! Флорри Хопкинс, сестра Энтони Хопкинса. В смысле Эндрю. Один черт… Вспомнилось, как тогда в книжном он, криво улыбаясь, отчеканил: «По гражданским делам».

– Замечательно, – отозвался я. – Просто чудесно!

– Давай в выходные. Скажем, в субботу. Клиент отблагодарил ящиком неплохого вина – как не позвать друзей! «Шатонёф-дю-Пап» две тысячи девятого года. А Тина обещала своего фирменного тушеного ягненка по-мароккански.

Гордиться здесь нечем, но, когда насилу сводишь концы с концами, поневоле высчитываешь: цена и неудобство дороги на юго-восток Лондона против возможной выгоды. Хороший ужин, бокал славного французского вина – все не лишне. Не будем забывать и о связях. Я вот-вот останусь без крыши над головой. Никогда не знаешь, кто окажется палочкой-выручалочкой. И еще вопрос: насколько Эндрю богат? В памяти всплыл пиджак, который точно влитой сидел на плечах, холеная ладонь, пожимающая мне руку. Любопытно взглянуть на его дом…

На меня мрачно пялился бутерброд с сыром. Ломтик белого хлеба загнулся кверху.

– В субботу? Дай сообразить… На следующей неделе я в Нью-Йорке, но в субботу еще здесь. Да, в субботу подойдет.

– Отлично!

Он продиктовал адрес.

Повесив трубку, я еще некоторое время сидел в кресле, гладя кошку.

Его инструкции привели меня на широкую, усаженную деревьями улицу на дальней окраине Далвича – добрых десять минут пешком от Херн-Хилл, ближайшей станции – по той же ветке от вокзала Виктория, что и логово Майкла в Бекенхеме, куда я частенько заглядывал в воскресенье на обед. Только этот пригород выглядел иначе: более просторный и малолюдный. Именно здесь живет мой чудак-агент. Кто бы сомневался! Дороги самоуверенно широкие, и даже деревья, кажется, излучают самодовольство.

Эндрю жил в отдельном коттедже.

Стиль позднего викторианского периода, остроконечная крыша, круговой подъезд, где под причудливыми углами припаркованы три машины, заросший вьюнками газон. На изгибе водосточной трубы болтается покинутое гнездо. Жалюзи на окне комнаты, фонарем выходящей на парадную сторону, открыты. Между деревянными рейками поблескивает свет, мерцает огонь, двигаются тени…

Я остановился за живой изгородью и попробовал закурить, из-за резкого ветра истратив не одну спичку. Под мышкой я зажал купленное на станции вино. Совиньон-блан производства Чили, четыре фунта девяносто девять пенсов. Синяя оберточная бумага на запотевшей бутылке уже начинала рваться.

Мимо проехал большой автомобиль, щадя подвеску и притормаживая на лежачих полицейских. На противоположном тротуаре куда-то тащилась с музыкальными инструментами стайка подростков. Помедлили около уличного фонаря. Один, пялясь на меня, что-то прошептал, другие захохотали. В таком районе одинокий мужчина без жены, детей, собаки, полноприводного «Вольво» или, на худой конец, долбаной виолончели выглядит белой вороной. Я отвернулся к изгороди из бирючины. В ветвях на уровне глаз запутался новогодний дождик. Не выпуская изо рта сигарету, я потянул за него и выудил красный елочный шар с белой снежинкой. Сунул в пальто. Затянулся напоследок, швырнул сигарету на землю и затоптал.