Сабина Тислер - Похититель детей

Альфред лег на кровать к Рольфу, и брат обнял его. Впервые в жизни Альфред взмолился, обращаясь к тому, кого не знал. Он просил остановить время и навечно оставить его лежать тут.

Эдит не сказала ничего. Она смотрела на сыновей и размышляла, как же это получилось, что они так любят друг друга. Она их этому не учила.

Когда Рольф уснул, они ушли. Всю дорогу домой Альфред плакал. Выходя из машины перед домом, он сказал: «Спасибо, мама».

Спустя всего лишь две недели состоялись похороны. Для Альфреда все, что происходило, было похоже на кино, в которое он попал, не понимая, где находится. У него в голове не укладывалось, что в этом украшенном цветами гробу лежит Рольф. Рольф, который не двигался, ничего не говорил, не стучал в крышку гроба и позволял, чтобы все это с ним происходило. Нельзя же просто так закопать его в землю! Рольф сказал Альфреду в больнице, что не знает, где будет, когда болезнь убьет его, но где-то он точно будет. Где-то, где нет болезней и всяких петров, которым он вынужден будет ломать ребра. Где-то, откуда он спокойно будет наблюдать за тем, что происходит на земле. И, может быть, он сможет сопровождать Альфреда и не допустить, чтобы с ним случилось что-то плохое. Он этого точно не знает, но постарается сделать все, чтобы быть с ним, с Альфредом. Даже если Альфред этого не почувствует.

А сейчас этот накрепко закрытый гроб будет закопан в землю на метровую глубину и засыпан? Неужели Рольф этого не знал? Как же тогда он собирался быть рядом с ним, наблюдать за миром и предотвращать плохое?

Гроб оставили в земле. Его еще было видно. Мать стояла у могилы, словно черная ведьма. Она не хотела, чтобы Рольф был с Альфредом, она организовала похороны, она так распорядилась. Она командовала всем, и в этот момент Альфред ненавидел ее. Рядом с ней стояла ее сестра Рита, которая специально приехала из Карлсруэ на похороны. Он не знал свою тетку, он лишь читал ее поздравительные открытки на день рождения и на Рождество, но у нее были такие же твердые морщины вокруг рта, как у матери, поэтому он не доверял ей.

Эдит бросила три лопаты земли на гроб и отвернулась. То же самое сделали Рита и близняшки, которые за время похорон не проронили ни звука, что было очень необычно. Когда пришла очередь Альфреда бросать землю в могилу, он сказал «нет», повернулся и убежал.

— Что это за ребенок? — тихо спросила Рита.

Эдит пожала плечами.

— Он такой же, как его отец. Такой же твердолобый.

Издали Альфред смотрел, как могилу, после того как в нее бросили землю соседи, родные и знакомые Эдит, засыпали лопатами.

Рольф ошибся. Он не сможет быть вместе с ним.

И теперь — он чувствовал это — он был действительно один.

После смерти Рольфа Альфред не говорил ни слова. Никому. Ни в школе, ни дома. Он безучастно сидел на месте, грыз ногти и ковырялся в носу. Днем и ночью он пытался понять, что такое смерть. Он просто не мог постичь, как такое может быть, что в следующую секунду кто-то может навечно исчезнуть с лица земли.

Ему хотелось встречать смерть как можно чаще и как можно ближе, чтобы выследить ее. Поэтому он поймал дрозда, сунул его в миску с водой и наблюдал, как тот медленно и мучительно тонет. В сарае он повесил кошку за заднюю лапу и с еще живой снял шкуру. Кошка кричала, как ребенок. Альфред долго стоял рядом и завороженно наблюдал, как после долгих мучений ее медленно покидала жизнь. Он засунул мышь в пластиковую коробку и, удивляясь ее неустанным, но бессмысленным попыткам вырваться, несколько дней терпеливо ожидал, пока она умрет от голода и жажды. И задушил кролика, у которого в агонии глаза вылезли из орбит. «Он видит не меня, — думал Альфред, — он видит смерть»

И еще одному он научился: в его власти было решать, придет смерть или нет. Он был главным. У него был контроль. Он помнил фразу, которой его напутствовал Рольф: «Ты никогда не должен терять контроль».

Вот только Рольф взял и умер просто так. И ни у кого не было власти сохранить ему жизнь.

Альфред литрами пил молоко, но отказывался есть. На родную мать он производил жутковатое впечатление. Она купила ему игрушечную красную пожарную машину, но он не удостоил ее ни единым взглядом. Даже не взял в руки. Если мать прикасалась к нему, он стряхивал ее руку, словно та была больна чумой, отходил на пару метров и садился снова. Так и сидел — неподвижно и на почтительном расстоянии. С ничего не видящим взглядом, который ни на чем не останавливался, теряясь вдали. Он не хотел больше участвовать в жизни.