Джонатан Келлерман - Жертвы

– Дело связано с лошадьми?

– Был такой разговор.

Через восемь дней после смерти Джона Дженсена Уильямса Майло и Фрэнк Гонзалес соединенными усилиями смогли наконец разговорить одну из танцовщиц, подружек Кашмир Катт.

Кашмир нелегально сдавала в субаренду гараж, переоборудованный в убогое бунгало, трем другим стриптизершам. Располагался он в Восточном Голливуде.

– Еще один задний двор, – сказал я.

– Невероятно, – воскликнул Майло. – Мы говорим о полной копии дома Фрэнки. Никакой таксидермии, это место дало нам гораздо больше сокровищ. Три пистолета, включая двадцать пятый калибр, которым убили Урсулу, девятимиллиметровый, из которого застрелили Фрэнки, и еще один девятимиллиметровый с отпечатками Уильямса и Ричарда Кори, из которого никогда не стреляли.

– Тот самый пистолет, которым Кори размахивал перед дочерьми.

– Новой марки и незаряженный. Этот идиот был просто пугалом огородным. Еще мы нашли наличку, которую Уильямс забрал у Кори. Сто восемнадцать тысяч. Уильямс даже не позаботился спрятать их, просто держал в банковской сумке под кроватью.

– Он жил там с Кашмир?

– С тех пор как уехал из Окснарда. Я проинформировал ее общественного защитника, и через час он перезвонил, что теперь его клиентка готова к «обсуждению». Я ему сказал, что для меня главное – узнать, что случилось с Мередит Сантос, что она уже достала меня своим нежеланием говорить. С тех пор ничего. Посмотрим.

– Уильямс оставил какие-нибудь «сувениры»? – поинтересовался я.

– Все, что я могу ответить, – возможно. На тумбочке у Брзики стояла коробка с украшениями. Там нашлись интересные вещи. Начиная с часов «Леди Патек» с севшей батарейкой – слишком элегантных для Брзики.

– Урсула забирала двое часов, чтобы сдать в ремонт.

– Я звонил ее ювелиру, и он никогда не продавал ей «Патек», но она могла купить их где-то еще. Нашлись и безделушки, которые Уильямс мог хранить лишь по одной причине – они для него что-то значили. Я послал фотографии семье Кэти Хеннепин; они думают, что одна пара сережек могла принадлежать ей. Но что более доказательно, так это – обрати внимание – чучело птенца совы, принадлежавшее Фрэнки.

– Безделушки, – сказал я. – Та бедная женщина в Коннектикуте не могла позволить себе «Тиффани». Может, что-нибудь всплывет?

– Поищем, но после стольких лет это будет непросто. Шон нашел одну сильную зацепку в Нью-Йорке; это случилось два с половиной года назад, когда Уильямс жил там. Женщина из Японии по имени Юки Ямада приехала по рабочей визе и могла бы устроиться помощницей шеф-повара в какой-нибудь экзотической рыбной закусочной в Мидтауне на Манхэттене. Ее нашли задушенной и исколотой на квартире в Нижнем Ист-Энде. На столе обед на двоих – сашими и так далее; но никто этим делом всерьез не занимался, потому что она стала проституткой, и заключение сделали такое, что она просто приготовила себе еду. Ни следов сексуального насилия, ни ДНК. Департамент полиции Нью-Йорка не стал поднимать шум. У нового мэра в приоритете были ДТП.

Майло перевел дух.

– Должны быть и другие похожие случаи, но мне нужно сосредоточиться на расчистке собственных конюшен.

Аналогия с лошадьми.

– Имеет смысл, – отозвался я.

Через десять дней после смерти Джона Дженсена Уильямса позвонил Эл Бейлесс. Камера, установленная нами в здании, засекла вероятного автомобильного вора и «похожего на извращенца чувака, прятавшегося за «паркетником». Можно нам использовать эти материалы в интересах транспортного отдела?»

– Конечно, – ответил Майло. – Считай это подарком.

– Двое подозреваемых. И это всего за пару недель.

– Боссы счастливы, Эл?

– Хотелось бы мне сказать, что им до этого есть дело, но я счастлив, и с меня причитается стейк.

– Звучит здорово.

– Я серьезно.

– Я тебя понял.

На пятнадцатый день после смерти Джона Дженсена Уильямса мы с Майло праздновали в кафе «Могол» возвращение к нему аппетита.

Агнес Брзика продолжала твердить, что не ведает о судьбе и месте нахождения Мередит Сантос.

– Идиотка уперлась, почему – не знаю, но ее адвокат еще больший кретин, с ним разговаривать – все равно что с глухим.

Лейтенант орудовал вилкой, жевал и глотал, крупно откусывая от ягненка, запеченного в тандуре.

– Ням-ням. Воспринимай это как терапию, Алекс.

– Еду?

– Это не просто поглощение пищи, друг мой. Это терапевтическая реконтекстуализация целого блюда.