Крэйг С Залер - Духи рваной земли [litres]

Натаниэль почувствовал, как по его телу разливается парализующая волна ужаса.

– Каждая произнесенная вами ложь воплотится, – добавил Грис. – Вы же понимаете, каков пункт назначения этого существа?

Натаниэль кивнул.

Скорпион ползал кругами по чашке, но подняться по скользкой стенке не мог.

– Когда ваша группа планирует налет на «Catacumbas» ?

– Когда я подам сигнал. Заранее никакое время не устанавливалось.

– Сколько человек в группе?

– Трое. – Ни о Длинном, ни о Глубоких Озерах, ни о Штукаре Натаниэль Иветте не сказал.

– Три человека планируют напасть на «Catacumbas» ? – засомневался одноглазый испанец.

Диего взглянул на отца.

– Меня наняли трое – отец и братья женщин, у которых я побывал.

– А разве мужа не привлекли? – спросил Грис.

– Я не знал о его существовании, пока о нем не упомянула Иветта.

Грис наклонился к другому сыну, мужчине с седыми волосами, имя которого еще не было названо, и прошептал что-то на ухо. Безымянный дважды кивнул, поднялся и вышел. Тяжелая дверь закрылась.

Одноглазый испанец вновь повернулся к пленному гринго.

– Как вас зовут?

Натаниэль понимал, что если его личность будет установлена, дорога к Кэтлин и его матери с сестрой в Мичигане будет всегда открыта для этого отталкивающего субъекта.

– Томас Уэстон.

– Весьма прискорбно, что вы не отнеслись к моему совету с должным вниманием.

Сильные руки сзади схватились за лоб и подбородок Натаниэля, кто-то невидимый разжал стиснутые челюсти и открыл рот. Деревянная линейка придавила язык.

Диего сунул руку в чашку с маслом и достал скорпиона. С извивающегося существа падали на стол черные метки. Натаниэль закрыл глаза. Колкие ножки щекотали щеки, острые клешни тыкались в мягкое нёбо.

Он снова попытался высвободиться, но невидимый страж за спиной и каменный стул не отпускали. Снова и снова накатывала тошнота, но пустой желудок выворачивался наизнанку напрасно. Вертлявые конечности раздражали носоглотку.

– A bajo [96] Внутрь ( исп. ). .

Линейку выдернули изо рта. Нижнюю челюсть прижали к верхней, голову рванули назад. Маслянистая масса хлынула в горло, словно пережеванные куриные кости.

Существо миновало горло, сжалось, дрогнуло и переместилось в грудь. Руки отпустили подбородок. Натаниэль наклонился вперед; поле зрения начало сужаться. Диего вернулся на место и заглянул в чашку со скорпионами.

– Как вас зовут? – повторил Грис.

Натаниэль вспомнил про свой носовой платок с монограммой.

– Николас Сэмюэльсон.

Грис подумал и кивнул.

– У вас есть жена?

– Нет.

– Бледная полоска на безымянном пальце говорит другое.

Диего опустил руку в перчатке в левую миску и выхватил бежевого скорпиона. Ножки его находились в постоянном беспорядочном движении, как будто он дирижировал неким оркестром паукообразных.

– Я только помолв…

Жало впилось в желудок, и гринго вскрикнул. Жуткая боль швырнула его в новый, неведомый дотоле пласт существования; жизнь, предшествовавшая этой боли, показалась пресной и бессмысленной.

Членистоногое вынуло жало из слизистой желудка, и внутренности затопила ужасающая немота. Перед Натаниэлем уже маячила неизбежная и неотвратимая смерть. Он знал, что остаток его жизни будет наполнен ярко-красной болью. Единственное, что он мог сделать, это утаить информацию, которая подвергла бы опасности Кэтлин, мать и сестру. Столовое помещение акварелью стекало с его щек.

Мужчина с седыми волосами вернулся в комнату, сел за стол и положил на колени салфетку.

Грис оценивающе посмотрел на гринго.

– Мы еще поговорим о вашей невесте. Я большой поклонник женщин. – Он снова взялся за вилку и нож, вонзил зубцы в нежно-розовую мякоть, покрытую соусом бешамель, и разлучил креветку с сообществом ей подобных.

В тот же миг внутренности Натаниэля проткнуло пылающее копье. Он вскрикнул. Раненый желудок сжался и попытался исторгнуть врага, но скорпион вцепился клешнями в ткани и не сдавался.

Сознание испарилось из головы Стромлера. Огни канделябра упали, будто умирающие звезды, и расцвела тьма.

Сын Гриса забросил в рот креветку.

Мужчина восточной наружности убрал в штаны влажный темный член и потянулся за переливчатой шелковой рубашкой. Во рту Долорес остался неистребимый, вечно преследующий вкус, вкус мыла и меди, и она потянулась за очищением (и забвением) – к бутылке с вином.