Джон Вердон - Не буди дьявола

– Это он вам сказал?

– Еще он сказал, что в лаборатории сделали анализ крови, которую ты обнаружила в ванной.

– И?

– По твоим рассказам у меня сложилось впечатление, что он ничего не делал.

Она ответила не сразу.

– Не о том речь, что он там делал или не делал. Речь о его отношении. Вот это был отстой. Запредельное равнодушие.

Ответ этот не рассеял сомнений Гурни, однако он решил промолчать, по крайней мере пока.

– Ким, я вот смотрю на список дополнительных контактов на последней странице – в частности, там значится детектив по фамилии Хардвик. Как он связан с твоим проектом?

– Вы его знаете? – голос ее звучал настороженно.

– Да, знаю.

– Ну… несколько месяцев назад, когда я начала исследовать дело Доброго Пастыря, я посмотрела, кто из органов упоминался в печати в этой связи. Одно из первых убийств произошло на территории, подведомственной Хардвику, и он какое-то время был одним из следователей.

– Какое-то время?

– Недели, кажется, через три, картина изменилась: одно из убийств произошло за пределами штата, в Массачусетсе. Тогда в дело вступило ФБР.

– Специальный агент Мэттью Траут?

– Он самый. Кретин с командирскими замашками.

– Ты с ним говорила?

– Он сказал, чтоб я шла домой и читала пресс-релизы ФБР, потом велел изложить свои вопросы в письменной форме, в итоге все равно отказался отвечать. Если это можно назвать разговором, то да, говорили. Бюрократ хренов!

Гурни улыбнулся про себя. Добро пожаловать в ФБР.

– Но Хардвик охотно с тобой разговаривал?

– Не слишком, пока не узнал, что Траут пытается контролировать каналы новых сведений. Кажется, он был рад ему досадить любым возможным способом.

– Ну, это Джек. Когда-то он говорил, что ФБР означает Федерация болванов-расследователей.

– Он и сейчас так говорит.

– Но если Траут ничего тебе не сказал, почему ты внесла его в список?

– Больше для РАМ-ТВ. Со мной Траут, может, и не станет говорить, но есть еще Руди Гетц. Вы бы только знали, кто отвечает на его звонки. И как быстро.

– Интересно. А что третий, Макс Клинтер?

– Макс Клинтер? Хм. С чего бы начать. Вы что-нибудь про него знаете?

– Имя слышал, не более.

– Клинтер – детектив в отставке и оказался замешан в последнем нападении Доброго Пастыря.

В памяти всплыли обрывки газетных статей.

– Это не он ехал в машине со студенткой гуманитарного факультета?.. Пьяный в стельку… палил в окно из пистолета… задел мотоциклиста… его еще обвинили в том, что Добрый Пастырь ушел?

– Да.

– И он – твой источник?

Ким стала оправдываться:

– Я беру всех и вся, кого могу найти. Трудность в том, что каждый, кто имел отношение к этому делу, отсылает меня к Трауту, а это просто черная дыра.

– И какие сведения ты почерпнула от Клинтера?

– Сложно сказать. Он странный человек. Себе на уме. Мне кажется, я далеко не все понимаю. Может, поговорим об этом завтра по дороге? Я не знала, что уже так поздно, нужно еще принять душ.

Гурни ей не поверил, но возражать не стал. Ему не терпелось поговорить с Джеком Хардвиком.

Телефон не отвечал, и он оставил голосовое сообщение.

Быстро темнело. Он не стал зажигать свет в кабинете и прошел с папкой Ким на кухню. Мадлен все еще сидела в кресле у теплящегося огня. “Война и мир” лежала уже не на коленях, а на журнальном столике. Мадлен вязала.

– Ну как, выяснил, откуда эта стрела? – спросила она, не поднимая глаз.

Он посмотрел на буфет, на черное матовое древко и красное оперение – и его едва не замутило.

Тошнота была предвестником воспоминания: в памяти всплыл эпизод из детства. Он жил в Бронксе, ему было тринадцать. Уже стемнело. Отец задерживался то ли на работе, то ли в кабаке. Мама ушла на Манхэттен на урок по бальным танцам – это была ее новая страсть, сменившая рисование пальцами. Бабушка сидела у себя в спальне, перебирая четки. А он был в маминой спальне – именно маминой, отец к тому моменту спал на диване в гостиной, а вещи хранил в шкафу в коридоре.

Он тогда открыл одно из двух окон. В щель проник морозный воздух, запахло снегом. У него был деревянный лук – настоящий, не игрушка. Он купил его на карманные деньги, которые откладывал два года. Одно время мечтал, как поедет на охоту в лес, подальше от Бронкса. Он стоял у распахнутого окна, его овевал холодный воздух. Его охватило непонятное волнение, он приложил к тетиве красноперую стрелу, поднял лук повыше, к темному небу за окном шестого этажа, натянул тетиву и выстрелил в ночь. Потом, внезапно оцепенев от страха, стал вслушиваться, куда она попадет: ударит в невысокую крышу соседнего дома, лязгнет о машину внизу или упадет на тротуар. Но ничего не услышал. Вообще ничего.