Игорь Фёдоров - Волк

— Стоит, смотрит на меня и хвостом виляет, придурок.

Я закрыл глаза, представляя все это. Ситуация складывалась более, чем абсурдная.

— И мне показалось, что он улыбается, прикинь.

Я прикинул и кивнул. Улыбающийся волк. Нормально.

— А взгляд у него какой-то человеческий.

Почему бы и нет?

— Не глаза, а именно взгляд, — пояснил Паха, — словно все делает не интуитивно, а по разуму.

— Понятно.

— А потом он как-то так присел и прыгнул на меня. На землю повалил, лапами на плечи встал, вот так — Паха вытянул руки вперед, согнул пальцы на манер когтей, — я ни пошевелиться не могу, ни закричать для приличия. Он тяжелый такой. Из пасти воняет чем-то непотребным.

Паха поморщился и замолчал, глядя сосредоточенно куда-то в пустоту, всем своим видом говоря — я не здесь, не в этом мире. Я подумал, что Паха первый в мире человек, на которого напал волк и который практически не пострадал. По крайней мере, физически. А вот психика определенно пошатнулась. В полутьме, при свете тусклой лампочки, да еще с таким отсутствующим взглядом, Паха напоминал душевнобольного. Для полноты картины ему бы слюну пустить.

— Вот, — он оттянул ворот футболки и оголил плечо, на котором красовался здоровенный синяк, — на втором такой же.

— А дальше?

— А потом он меня облизал. Всю морду облизал, как собака. И поскакал в лес.

— И все?

— Все. Не укусил, даже кусочка не попробовал — Паха слабо улыбнулся, — побрезговал, скотина.

— Наверно, сытым был, — предположил я.

— Я пока добрался до дома… Мои уже встали. От волка отмахнулись сразу. Собака, говорят, большая. От хозяев сбежала. В темноте не разглядел. Я им на улицу показываю — светло как днем. Не верят. Батя сказал дома оставаться, приходить в себя, насчет экзаменов не беспокойся, а на улицу видеокамеру вывести надо. И не шляться по ночам. И на семейном совете решили, что Альбина переезжает ко мне.

— Быстро вы, — удивился я.

— А то мои ночные прогулки до добра не доведут.

— А сама Аля в курсе?

— Про что именно?

— Про волка.

— По телефону хотела поздравить с экзаменом, я все ей рассказал.

— Поверила?

— Сложно сказать, — Паха задумался, — молчала долго, потом сказала «посмотрим».

Она все знает, — подумал я, — плохо.

— А жить с тобой согласна?

— Я ей еще не говорил, но она скоро подойдет, все сразу и решим. Думаю, согласится, чего оттягивать неизбежное?

И тут в Пахе произошла смена настроения. Он вдруг разулыбался, стукнул меня кулаком в плечо и, сияя, поведал:

— А я же больше не девственник!

Перемена темы была такой быстрой, что я даже не понял, о чем речь, но чувство юмора во мне отреагировало сразу.

— А ты волку понравился, как я посмотрю.

— Не, ну каким же надо быть черствым дебилом, чтобы опошлить такое событие, — возмутился Паха, — человек теряет девственность не каждый день, а максимум один раз в жизни. Мог бы и порадоваться.

— Я бы порадовался, если бы это произошло со мной, — продолжал я веселиться, — а получается — ты меня обскакал, а я радуйся. Нет, дружище, не получится. Не по-пацански ты поступил. Не по-братски.

— Признайся, завидуешь?

Я равнодушно пожал плечами:

— Черной завистью.

Паха мечтательно закрыл глаза:

— Я был великолепен.

— Во время шахмат?

— Ну да.

— Кто выиграл?

— Согласились на ничью.

— Серега, просыпайся, — прокричал дядя, — я вспомнил!

За окном только-только рассветало, небо за черным контуром леса чуть посветлело, в моей комнате было еще темно, а это значит — начало пятого утра.

— Вспомнил, как нашего предка звали, паскудника этакого!

— Как? — спросил я сонным голосом.

— Да это и не важно. Главное, теперь можно собираться!

Куда и зачем собираться, я не знал. Но в чем был точно уверен, так это в том, что будет что-то действительно стоящее, и поэтому я решительно откинул одеяло. Дверь в мою комнату открылась, на пороге появился дядя, держа в руке какую-то вещь. Ну а если вспомнил имя предка, значит в руках шкатулка с ножиком. Его глаза сияли.

Раннее утро приятно бодрило прохладным воздухом. Тропинка, петляя в молодой траве, покрытой росой, вела нас к окраине леса. Небо за высокими деревьями посветлело, последние звезды растворялись в синеве. Где-то в листве запели первые птицы.

Дядя подошел к старому пню, одиноко стоящему среди сосен, открыл коробочку, осторожно достал нож, воровато оглянулся, и вдруг резким взмахом руки вогнал его до середины лезвия.