Николай FrittVilt - Монтана

Знаете, не зря я в тот момент вспомнил о печенье.

Помните день, о котором я рассказывал вам несколько ранее, когда повстречал в супермаркете мать и дочь? Я не верил собственным глазам, но передо мной на асфальте лежала…Монтана? Так, кажется, ее звали?

Я вытер ставшие вдруг влажными глаза и воровато осмотрелся по сторонам. Что делать? Как поступить? Вызвать копов или же…

Различные мысли сумасшедшим потоком сновали под моей черепной коробкой, и мне вдруг даже показалось было, что пройдет совсем немного времени, и голова моя разлетится от них на мелкие осколки, как переспевший помидор. Меня никто не видел (по крайней мере, я так для себя решил, ведь тогда было уже достаточно темно, каждый уважающий себя обитатель «Глухомани» в то время либо же смотрел по телевизору последние новости, потягивая пиво, либо же где-нибудь на коврике страстно любил жену), а потому я совершенно по-тихому мог улизнуть. Мне лишние проблемы уж точно ни к чему, да и девочку уже не вернешь. Так почему бы…

И тут вдруг мне вспомнилась та странная тень, которую я заметил ранее в повороте. Кто это был? Мать девочки, Диана? Или все же кто-то другой?

Я еще раз посмотрел на распростертое на асфальте тело девочки. Монтана, точно она, ведь я очень хорошо запомнил тогда в супермаркете ее в лицо! Девочка, любившая печенье, но не любившая зефир. Примерно так, настолько сейчас могу вспомнить, выразилась тогда ее мать.

Ноги мои словно бы приросли к асфальту, но я все же заставил себя сорваться с места и побежать обратно к машине. Плюхнулся на сидение, завел движок и вдавил в пол педаль газа. Будь, что будет, думал я тогда, все набирая и набирая скорость.

Каждый имеет право на собственное безумие, ведь так?

Думаю, теперь я все же должен сделать в своем рассказе небольшую паузу. Почему-то мне кажется, что она тут необходима. По крайней мере, пока что не стану рассказывать вам о Монтане, ведь это не так-то просто и сделать, уж вы мне сейчас поверьте.

Разумеется, я не умею столь драматично описывать события, как это всегда удавалось Джеймсу Чейзу (одному из самых прекрасных на свете, по моему скромному мнению, романистов) или же нашему с вами любимому Кену Кизи (смекаете, о ком я сейчас?), но, как я для себя уяснил, мне совершенно и не нужно пытаться сейчас возвыситься к ним. Питеру Чэдвику важно лишь рассказать свою историю, а не пытаться кому-то там подражать. Вы согласны со мной? Донести задуманное до слушателя и обрести, таким образом, полную свободу. А писание, как я, в конце концов, обнаружил, как раз таки и дарует человеку эту самую вожделенную свободу.

Так вот, продолжим. Хотите еще один забавный случай из той моей жизни? Хоть я и сказал вам, что сделаю паузу (не совсем удачно подобрал выражение, каюсь), все же, видимо, не судьба. Все-таки не достает мне пока еще писательской мудрости, и я это как нельзя лучше вижу. Вы уж извините меня за подобное ханжество, ладно?

То, о чем сейчас расскажу, будет напрямую связано со всей этой моей историей. Вот только давайте для начала на коротенький миг перенесемся с вами во времени на период в несколько лет до описываемых выше событий.

Тем днем оказался четверг, а я не слишком люблю четверги. Наверное, толком и не смогу вам сейчас объяснить, почему (нет у меня по этому поводу совершенно никаких соображений, и все тут), но абсолютно точно могу заявить, что все самое плохое и скверное в моей жизни, каким бы странным это сейчас не казалось, происходит именно по четвергам. Судите сами: как-то в четверг я вступил в ведро с краской, когда в школе на выпускном балу (боже, как же давно это было!) танцевал с одноклассницей вальс, именно в четверг мне однажды сообщили о смерти некогда лучшего друга Стива Террела (мы с ним одно время собирались открыть собственное дело, и открыли бы, будьте уверены, если бы в один — не назову его, как водится, прекрасным — момент эта овечья задница не надралась до чертиков и не села за руль), а потом и вовсе в четверг я застрял в лифте, спускаясь на улицу с самого последнего двадцать восьмого этажа дома, который до сих пор высится на Луциус Стрит (сейчас уже даже и не помню, как и с чем именно вообще тогда там оказался).

Так вот, тем днем, о котором дальше пойдет речь, был четверг. Касательно года, то на дворе стоял восемьдесят пятый. Уж эту-то деталь я помню совершенно отчетливо, можете мне поверить.

Ровно в полдень моя жена вернулась с улицы и с апломбом заявила, что у ее подружки Бекки появился новый ухажер. Я спросил, почему она думает, что меня подобное заинтересует, на что получил острый, словно бритва, ответ: