Харлан Кобен - Не отпускай

– Том?

– Да, Оги.

– Почему ты вернулся?

– Ну вот, я в Шайенне. Живу своей жизнью, занят своими делами. Потом звонит Дорис и сообщает, что у нее рак.

Теперь в его глазах слезы. Я смотрю на Оги. Он тоже готов заплакать.

– Ближайшим рейсом лечу сюда. Мы с Дорис не ругаемся, когда я возвращаюсь. Мы не говорим о прошлом. Мы не укоряем друг друга в том, что случилось, она даже не спрашивает, почему я вернулся. Просто я возвращаюсь. Я понимаю, что это уже не имеет смысла.

– Это имеет смысл, – говорит Оги.

– Столько пущено коту под хвост, – качает головой Том. – Целая жизнь.

Несколько секунд мы все молчим. Я хочу продолжать, но это игра Оги.

– У нас было шесть «здоровых» месяцев, а потом шесть «не очень здоровых». Я не называю их «плохими» или «хорошими» месяцами. Они все хорошие, если ты делаешь то, что должен. Ты меня понимаешь?

– Да, – отвечает Оги. – Я тебя понимаю.

– Я позаботился, чтобы Хэнк был здесь, когда Дорис умирала. Мы оба были с ней.

Оги ерзает на табурете. Я неподвижен. Наконец Том Страуд отворачивается от окна.

– Мне следовало тебе позвонить, Оги.

Оги отмахивается.

– Я хотел. Правда. Собирался позвонить, но…

– Нет нужды объяснять, Том. – Оги откашливается. – Хэнк к тебе когда-нибудь заходит?

– Бывает. Я думал, не продать ли мне этот дом. Положить деньги в трастовый фонд для него. Но мне кажется, что кондо дает Хэнку некоторое подобие стабильности. Я пытаюсь заручиться его помощью. Иногда… иногда он в порядке. Но потом все становится только хуже. Он словно прозревает – видит, какой могла бы стать его жизнь, а затем все это исчезает.

Том Страуд в первый раз смотрит на меня:

– Вы с Хэнком учились в школе?

– Да.

– Тогда вы, вероятно, это и без меня знаете. Хэнк болен.

Я коротко киваю ему.

– Люди не воспринимают это как недуг. Они ждут, что Хэнк будет вести себя на определенный манер – преодолеет болезнь, покончит с нею или еще что-нибудь, – но это все равно что просить человека с двумя сломанными ногами победить на короткой дистанции. Он этого не может.

– Когда вы в последний раз видели Хэнка? – спрашиваю я.

– Несколько недель назад. Он никогда не приходит регулярно.

– И вы не беспокоились?

При этом вопросе Том Страуд хмыкает:

– И да, и нет.

– И это значит…

– Значит, что если я и беспокоился, то все равно не знал, что с этим сделать. Хэнк взрослый человек. Он не обязан передо мной отчитываться. Если бы я позвонил вам, то что бы вы сделали?

Нужды отвечать нет. Это очевидно.

– Хэнк показывал вам видео – его кто-то снял в парке? – спрашиваю я.

– Какое видео?

Я вытаскиваю свой мобильник, даю ему просмотреть запись.

Когда запись кончается, Том опускает голову на руки.

– Бог мой… кто это опубликовал?

– Мы не знаем.

– Могу я… не знаю… могу я заявить об исчезновении Хэнка – или как это делается?

– Можете, – отвечаю я.

– Тогда я заявляю об этом. Оги?..

Оги смотрит на Тома.

– Найди моего парня, ладно?

– Мы сделаем все, что в наших силах, – задумчиво кивает Оги.

Перед тем как нам уйти, Том Страуд ведет нас в комнату, которую его бывшая жена выделила для Хэнка.

– Он никогда здесь не остается. Не думаю, что Хэнк заходил сюда после моего возвращения.

Том открывает дверь, и в ноздри ударяет запах затхлости. Мы входим, видим дальнюю стену, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть реакцию Оги.

Стена увешана черно-белыми фотографиями, вырезками из газет, снимками с воздуха базы ракет «Найк» в период расцвета. Сведения в основном старые, фотографии закручиваются на уголках, вырезки пожелтели, как зубы курильщика. Я ищу что-нибудь новое или что-нибудь такое, чего не найти поиском в Интернете, но не вижу ничего необычного.

Том видит нашу реакцию.

– Да, я думаю, Хэнк был одержим этой старой базой.

Я снова смотрю на Оги. И опять Оги не соглашается.

– Хэнк вам что-нибудь говорил об этом? – спрашиваю я.

– Например – что?

– Да что угодно, – пожимаю плечами я.

– Ничего такого, что имело бы смысл.

– А как насчет того, что не имело смысла?

Том Страуд смотрит на Оги:

– Вы думаете, эта база имеет какое-то отношение…

– Нет, – отвечает Оги.

Том обращается ко мне:

– Хэнк нес всякую чушь. Вы знаете, всякую ерунду – они, мол, там развели секреты, они злые, они проводили эксперименты с мозгом. – На его лице появляется печальная улыбка. – Забавно.

– Что? – спрашиваю я.

– Нет, не забавно, в ироническом смысле. Я уже говорил – Хэнк был просто одержим этим местом. С раннего детства.