Фелисия Йап - Вчера

Я переворачиваю страницу и замираю. Следующие листы исчезли. У самого корешка от них остались тонкие полоски бумаги. Остальное аккуратно отсечено, скорее всего бритвой или перочинным ножом.

Слезы испарились. Я вожу дрожащим пальцем по срезам бумаги. Недоумение и нежелание верить своим глазам заставляют меня пересчитать их – всего двенадцать. Следующая дневниковая запись перебрасывает меня на тринадцать дней вперед. Видимо, я когда-то вырезала эти страницы.

Но зачем?

Может, запись от 25 июня объяснит, почему исчезли предыдущие.

05:50. Мокрые простыни – спасибо приснившемуся Дженкинсу за очередные вопли («Ты никому не нужна, Клэр. Ты ничтожество»). Пыталась заснуть опять. Проверила предыдущие записи. С тех пор как я начала работать в УБ, этот сон снился мне четыре раза. Дженкинс преследует меня днем и ночью. Хорошо бы уволиться. Но здесь платят лучше, чем в салоне причесок.

10:30. С трудом выбралась из тяжелого полусна после того Дженкинса. Тупое сосущее чувство пригвоздило меня к кровати, я просто лежала, разглядывая потолок в паучьих трещинах.

12:30. Решила послушаться Эмили. Вытащила себя из койки и позвонила в поликлинику на Бридж-стрит. Записалась на прием к Артуру Девайну в 11:00 29 июня. [Вним.: рассказать доктору Девайну о черной бездонной яме, которая меня заглатывает, о том, как я не могла заснуть вчера ночью, и об этой ужасной душащей боли в груди. Но не говорить про то, как вчера утром, перед тем как уехать в УБ, мои мысли кружились вокруг большого разделочного ножа, который лежал на кухне у миссис Перкинс.]

21:58. Уронила на пол бокал для вина. Дженкинс прорычал, что вычтет его стоимость из следующей получки вместе с двумя тарелками, которые я разбила вчера. [Вним.: нужно быть внимательной, особенно в ближайшие недели. Не то от моей зарплаты ничего не останется.]

22:53. Вышла из УБ и обнаружила за дверями Марка с очередной кипой роз. После того как я неделю не обращала внимания на его несчастную фигуру (получается, он стоит тут уже седьмой день подряд, и букеты все растут), мне вдруг стало его жалко. Может, он и вправду осознал…

Судя по этой записи, я провалилась в ужасную депрессию, узнав, что Марк за моей спиной встречается с другой девушкой. Настолько ужасную, что пришлось звонить врачу. Из-за этой депрессии я могла сделать любую глупость, например вырезать из дневника двенадцать страниц.

И все же, если на этих страницах было что-то важное, не все потеряно. Факт: я очень старательно изучаю свой дневник. Я трачу на его чтение куда больше времени, чем мой муж. (Я погружаюсь в него каждое утро, тогда как Марк свой айдай лишь поверхностно проглядывает; высокомерный, как все дуо, он не замечает того факта, что работает над дневником меньше меня). Я могу доверять фактам, сохранившимся у меня в голове.

Чтобы проверить себя, я зажмуриваюсь и пытаюсь вытащить из нее какие-нибудь факты о тех двенадцати днях. Вот что происходило в ночь Тринити-бала вскоре после того, как я нашла Марка на Магдален-стрит.

– Марк! – окликнула я его.

Он замер на полушаге и обернулся. Понял, что это я, плечи стали жесткими.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

– Я все видела, – сказала я, подходя ближе. – Как вы держались за руки.

Тут у Марка отвалилась челюсть. Еще я заметила, что после той потасовки с девушкой куда-то подевался его белый галстук-бабочка.

– На Джизас-Грин я тоже все видела. – Слова накатывались волной. – Все. Ты с ней спишь, да? Она твоя девушка?

– Я сейчас… все объясню…

– Ты мне все врал! Эти твои розы. Сладкие слова. И сейчас врешь. Иди к черту, Марк. Я не желаю тебя больше видеть.

После этих слов я развернулась и зашагала обратно к «Универ-блюзу».

Он даже не попытался меня догнать. Или извиниться. Или попросить, чтобы я передумала, если на то пошло.

А вот что происходило 24 июня, за день до того, как я позвонила в поликлинику на Бридж-стрит.

Когда я уходила из УБ, ко мне подошла Эмили: вид озабоченный, на лбу глубокая складка.

– В последнее время ты сама не своя, – сказала она.

– Все в порядке.

– Нет, Клэр. Не в порядке. Я же вижу по твоему лицу и по тому, как ты себя ведешь.

– Тебе кажется.

– Ты только что разбила две тарелки. И сказала Дженкинсу, что это просто рассеянность. Но я видела, как ты перед тем хлюпала носом.

– У всех бывают неудачные дни. Разве это не факт?

– Мне только семнадцать лет. Я еще помню мелочи, которые ты не записываешь в дневник. Например, как ты приходишь сюда каждый день, не поднимая глаз от земли, будто надеешься, что она тебя проглотит. Поверь мне, милая. В последние две недели с тобой творится что-то странное.