Фелисия Йап - Вчера

Я перемещаюсь к трюмо в противоположном конце комнаты и начинаю поочередно выдвигать ящики. Поиски приводят к следующему.

1. Огромный косметический набор с двумя дюжинами ярко-красных губных помад разных оттенков и пузырьков с лаком для ногтей тех же тонов.

2. Внушительный запас нижнего белья. Я не эксперт по этой части, но София явно отдавала предпочтение модным кружевным и атласным штучкам.

3. Полный ящик секс-игрушек, включая розовые вагинальные шарики от Энн Саммерс, три вибропули и два вибратора «стоящий кролик». Еще там лежат семь кружевных глазных масок, все черные.

4. Запертый деревянный ящик девять на двенадцать дюймов. Я трясу его. Внутри шуршат какие-то бумаги.

5. Пыльный фотоальбом в глубине нижнего ящика. Я переворачиваю страницы и обнаруживаю множество фотографий шатенки двадцати с небольшим лет, снятых в окрестностях Кембриджа. Вот она на ялике, в руках – бутылка шампанского, рядом – две безумного вида девчонки в коротких платьях. Вот она растянулась на траве, голова на чьих-то коленях. Вот она едет на велосипеде мимо университетской библиотеки и машет кому-то рукой, рюкзак набит книгами. Вот ковыряется разделочным ножом в кости для жаркого, одетая в нарядное черное платье, на голове бумажная корона из рождественской хлопушки.

Я наговариваю в диктофон список находок, потом с альбомом в руках сажусь в кресло рядом с кроватью. Я разглядываю лицо шатенки на фотографиях, отмечая выпуклый нос и слегка оттопыренные уши. Длинные кудри ниже плеч. Тело с плоской грудью в некоторых ракурсах выглядит болезненно-изможденным. Мало сходства с пышной блондинкой, которую мы вытащили сегодня утром из Кэма. Но возможно, в альбоме юная допластическая версия Софии Эйлинг. Или даже булимийная инкарнация, как подсказывает ее дневник. Не зря же на этих фотографиях она тощая, как полицейская дубинка.

Я еще раз перелистываю альбом, всматриваясь в изображения девушки. Глаза яркие, сияют бодрым восторгом юности. Лицо горит живой энергией. На многих снимках улыбается, хотя иногда камера выхватывает и более меланхолическую сторону ее натуры. Улыбка широкая, почти всегда захватывает глаза. Лицо юной девушки в лучшие годы кембриджского студенчества.

А не женщины, оставляющей в дневнике вывернутые мучительные записи о расплате и мести.

Но чем дольше я вглядываюсь в этот альбом, тем настойчивее становится у меня в голове бормотание, что нужно, пожалуй, вернуться к дневнику Софии. Слишком круто должна была измениться ее жизнь после этих снимков. Пройден страшный путь, в конце которого ее косметически улучшенное тело всплыло сегодня утром из-под древесных корней. Если я действительно хочу поймать убийцу, я должен прочертить все тайные повороты на траектории ее жизни. И выяснить, как вписывается в них Марк Генри Эванс.

С громким стуком я захлопываю альбом. Он поедет со мной в полицейское отделение вместе с принадлежавшей Эйлинг книгой «На пороге смерти». (Факт: я прочел этот роман Эванса, как только он вышел в твердой обложке, но всегда полезно освежить впечатления.) Загадочный деревянный ящик я, конечно, тоже беру с собой.

Я возвращаюсь на Парксайд, где сержанту Дональду Ангусу нужно ровно тридцать секунд, чтобы взломать замок на Софиином ящике. Перед тем как открыть крышку, он усмехается и показывает мне большой палец.

– Что за черт, – произносит он, уставившись внутрь ящика.

Он вынимает гигантскую кипу бумаг и начинает в ней копаться. В основном это газетные вырезки. В углу ящика расположилась флешка на сто сорок четыре гигабайта.

– Она на нем помешалась, – говорит сержант несколько секунд спустя, выгнув густые брови.

– Это мы уже знаем, – отвечаю я, заглядывая ему через плечо и отмечая, что вырезки расположены в хронологическом порядке.

Первой идет заметка из «Таймс» от 17 января 2012 года, раздел «Литература и искусство». Текст сопровождается фотографией Марка Генри Эванса с презентации книги, где он раздавал автографы. Чуть позади автора топчется его жена Клэр, лицо немного смазано. «„На пороге смерти“ занимает первое место в списке бестселлеров „Нью-Йорк таймс“», – сообщает заголовок. Подзаголовок гласит: «Доказывая, что успех приходит и к тем авторам, чьи романы нужно читать дольше четырех часов».

София писала у себя в дневнике о газете с улыбающимся Марком Эвансом.

– Но почему? – нахмурившись, спрашивает Дональд.

Я качаю головой:

– Этого я не знаю.

– Может, Эванс говорит правду?