Джеймс Кейн - Почтальон всегда звонит дважды [сборник litres]

Кейес появился только в половине девятого. Войдя в палату, он первым делом спровадил медсестру, затем и сам вышел на минутку. Вернулся он уже с Нортоном, с человеком по фамилии Кесвик, адвокатом корпорации, которого вызывали у нас по самым серьезным делам, и Шапиро, постоянным председателем законодательного департамента. Все они столпились у моей кровати, и Нортон начал:

– Хафф.

– Да, сэр.

– Вы об этом кому-нибудь рассказывали?

– Никому, кроме Кейеса.

– И больше никому?

– Ни единой душе. Господи, нет конечно.

– Из полиции здесь никого не было?

– Были. Я видел их там, в холле. О чем-то перешептывались, думаю, обо мне. Но сестра их не пустила.

Они переглянулись.

– Тогда, думаю, начнем. Кейес, пожалуй, будет лучше, если вы ему объясните.

Кейес уже открыл рот, но тут Кесвик остановил его и отозвал Нортона в сторону. Потом они подозвали Кейеса. Потом – Шапиро. Время от времени до меня долетали отдельные слова. Я понял: они собираются сделать мне какое-то предложение, но проблема состояла в том, могут ли они все выступать свидетелями. Кесвик был за предложение, но не хотел, чтобы потом его имя связывали с этим делом. Наконец они решили, что Кейес возьмет все под свою личную ответственность, а их на суде не будет. Затем все на цыпочках вышли. Даже не попрощавшись. Странно. Они вели себя так, словно не я вовлек их компанию в грязную историю. Они вели себя так, словно я – некое мерзкое животное с ужасающей язвой на морде и на меня неприятно смотреть, вот и все.

Затем Кейес вернулся и сел у постели.

– Хафф, ты совершил ужасную вещь.

– Знаю.

– Думаю, не стоит больше заострять внимание на этом.

– Нет, не стоит.

– Мне очень жаль. Я… ты мне в каком-то смысле даже нравился, Хафф.

– Я знаю. Взаимно.

– Мне вообще редко кто нравится. Не очень-то можешь позволить себе такую роскошь, занимаясь нашими делами. Когда вся людская порода, каждый кажется жуликом.

– Знаю. Ты доверял мне, а я тебя подвел.

– Гм. Ну не будем об этом.

– Да, уж что теперь. Ты ее видел?

– Да. Всех видел. Ее, его и жену.

– Что она сказала?

– Ничего. Видишь ли, я и сам ничего не сказал ей. Она сказала… Она считает, в тебя стрелял Сачетти.

– За что?

– Из ревности.

– О-о.

– Она очень переживала из-за тебя. Но когда узнала, что рана не опасна, она… В общем, она…

– Обрадовалась?

– В общем, да. Хотя и старалась не показывать. Она считает это доказательством, что Сачетти ее любит. Что тут поделаешь.

– Понимаю.

– Но о тебе она тоже очень-очень беспокоилась. Сразу видно, она к тебе неравнодушна.

– Да. Я знаю. Она ко мне неравнодушна.

– Она за тобой следила. Спутала с ним. Вот как оно получилось.

– Я догадывался.

– Я говорил с ним.

– О да, ты мне уже сказал. А он что там делал?

Он снова принялся бродить вокруг постели. Единственным источником света была лампочка в изголовье. И я плохо его видел, только чувствовал, как кровать содрогается от тяжелых шагов.

– Тут целая история, Хафф.

– Вот как? Что за история?

– Ты умудрился связаться с настоящей коброй, вот что. Эта женщина, у меня прямо кровь стынет в жилах, только подумаю о ней. Это патология. Хуже не бывает.

– Не понял?

– Ну, в общем, этому есть специальное название. Какой-то термин. Надо иногда заглядывать в книжки по современной психологии. И я это делаю. Только Нортону не говорю. А то подумает, что я слишком много о себе возомнил или еще что. А в книгах попадаются прелюбопытные вещи. И к нашей работе они имеют самое непосредственное отношение. Короче – там объясняются причины, почему люди иногда совершают такие поступки. Читать довольно противно, зато многое проясняется.

– И все же я не понимаю.

– Сейчас поймешь. Сачетти вовсе не был влюблен в Филлис Недлингер.

– Нет?!

– Он был с ней знаком. Лет пять или шесть. Его отец врач. У него был санаторий в горах, в Вердуго-Хиллз, примерно в четверти мили от госпиталя, где она работала старшей медсестрой.

– О, да-да, припоминаю.

– Ну вот. Там с ней Сачетти и познакомился. А потом вдруг у его старика начались неприятности. В санатории умерли сразу трое детей.

По спине у меня пробежали мурашки. А он продолжал:

– Все они умерли от…

– Воспаления легких.

– Так ты об этом слышал?

– Нет. Продолжай.

– Ах да, ты слышал об этом эрроухедском деле.

– Да.

– Так вот. У него умерли трое детей. И старик хлебнул. Начались неприятности, не с полицией, нет, они не обнаружили ничего подозрительного, ничего по своей части. С департаментом здравоохранения и с клиентурой. И карьере его пришел конец. Вынужден был продать санаторий. И вскоре умер.