Халлгримур Хельгасон - Советы по домоводству для наемного убийцы

— Ага. — Она мгновенно теряет ко мне интерес и снова исчезает на кухне. На экране телевизора какой-то полулысый плотник читает вслух книгу — надо полагать, Библию — в декорациях, которые он сам, видимо, и построил. Наверно, это и есть их канал. Точно. В верхнем углу горит буква Л. Им следовало бы его назвать не Amen , а Omen [20] Игра слов: amen — аминь, omen — знамение. . Съемки с одной камеры. Полная статичность, засохший цветок на заднем плане, польский костюм плотника, взгляд, который он поднимает, отбарабанив три страницы, словно для того, чтобы увидеть красный огонек камеры (запись идет)… На этом фоне телевидение Тираны выглядит как MTV. Бедолаги. Мое выступление на этом замшелом канале ничем не грозит моему боссу Дикану. Судя по выражению лица плотника, его аудитория — от силы человек десять.

Я встаю с дивана и, убедившись, что полотенце надежно обернуто вокруг бедер, направляюсь на кухню. По дороге я урезониваю свой животик (он всегда втягивается при виде достойных девушек), так что на пороге появляется обновленная, хотя и несколько расплывшаяся, версия Адониса. Барышня продолжает шуровать вокруг, словно обкуренный взломщик.

— Вы что-то ищете? — спрашиваю. Тон вкрадчивый, настрой матчевый.

— Ага. Мои ключи, — бормочет она, засунув голову в буфет.

Стройная фигурка, маленькая грудь и упругая попка, такая хорошо накачанная подушка безопасности. Если бы наш взвод на месяц застрял в горах и она была бы там единственной женщиной, я бы начал о ней мечтать в первый же день.

— Ваши ключи? Ключи от?.. Вы здесь живете?

Пастор на глазах превращается не то в турка, не то в обыкновенного придурка.

Она поворачивает голову и смотрит на меня изучающим взглядом. Мой животик тут же ныряет в укрытие и от страха прижимается к грудной клетке. Бедный. Видимо, из жалости барышня внимательно прослеживает за брюшными манипуляциями, мысленно прикидывая, подходит ли ее программное обеспечение к усовершенствованной версии Адониса. Практически с окончанием медосмотра у меня заканчивается дыхание.

Зато я успеваю ее разглядеть.

Волосы не просто белокурые. Они цвета масла из холодильника, до того как оно все размякнет и пожелтеет. Кожа у нее невероятно гладкая; белая и нежная, как еще не тронутый сливочный сыр в упаковке. Носик маленький, с чуть вздернутым кончиком, напоминающим верхушку мягкого мороженого в стаканчике, ту самую каплю, что последней выходит из машины и первой попадает к вам в рот. Глаза льдисто-голубые, как прохладительный напиток «Гаторейд фрост», а губы спелые и на вид такие мягкие, красные и блестящие, как клубничный шербет.

Оооох. Мой животик выползает из укрытия и давай ныть, как ребенок, выклянчивающий конфету. Бог мой. Это не просто девушка первого дня. Это девушка-заря.

— Нет, я здесь не живу, — наконец отвечает она с тяжелым вздохом, в котором сквозит раздражение. — Я их дочь. Я потеряла ключи и не могу попасть в свою квартиру. О! В десять мне надо быть на работе, но не в таком же виде!

Дочь телепроповедников? Речь у нее как у язычницы, доросшей до королевы выпускного бала, чтобы не сказать королевы порно. Ее английский словно слизан с канала MTV. Голова дергается в такт словам, как у ведьмы. Она принадлежит к поколению тату и депиляции, культивирующему стринги как в попсе, так и в повседневном обиходе, с наращенными ногтями, больше похожими на когти, и взглядом на собственный живот как на «третью грудь». Данный живот украшает пирсинг на пупке, который гордо демонстрирует себя на подиуме между тонкой блузкой в обтяжку и винтажно-классными джинсами. Почему бы мужскому животу не объявить себя «третьим бицепсом»? Мыски ее черных туфель остры, как шпильки. Произнося слова, она царапает воздух своими белыми коготками.

— Ключи должны быть здесь? — спрашиваю я по-отечески.

— Ну. Мать говорила, что у нее есть запасные, но я их ни хуя не вижу.

Так. За словом «блядь» последовало кое-что покрепче. В святом семействе выросла оторва.

— Почему бы вам ей не позвонить? — спрашиваю.

— А-а. Она… У них сейчас запись. Она вырубила звук своей мобилы.

— Запись программы?

— Ну. Это их телешоу. Да вы сами знаете.

Похоже, телевизионная слава матери причиняет ей страдания. Мне становится жаль бедную девочку, и я говорю:

— Может, я смогу вам помочь попасть в квартиру.

— В смысле без ключей? С помощью креста, что ли?

— Почему бы и нет. Крест и короткое благословение, — отвечаю я тоном пастора Френдли, как будто всю жизнь был священником.