Халлгримур Хельгасон - Советы по домоводству для наемного убийцы

В кухне мне на глаза попадаются письма, адресованные Гудмундуру Энгильбертссону и Сигридур Ингнбьорг Сигурхьяртардоттир . На то, чтобы прочесть каждое имя, у меня уходит не меньше двух минут. Вернувшись в гостиную, я останавливаюсь перед семейными фотографиями на громоздком комоде. У моих хозяев, похоже, двое детей. Девочка и мальчик. Белокурая девчушка немного похожа на свою мать. При этом в доме отсутствуют всякие признаки детской жизни. Может, они их пристроили в какую-нибудь папскую частную школу? Или подарили миссионерам в Мозамбике? Симпатичное фото зафиксировало всю семью в Америке: четыре блаженные улыбки во время родео, соединенного с мессой. Почему-то оно напомнило мне труп № 43. Толстяк перед церковью в Атланте. Моя пуля пролетела аж два квартала, прежде чем застрять у него в голове. Один из моих гроссмейстерских выстрелов. Толстяк был в ковбойской шляпе то ли из фильтра, то ли из фетра — короче, из материала, впитывающего жидкость. Когда спустя несколько минут я проезжал мимо, картина была бесподобная, сама безмятежность: толстый человек в эффектной красной шляпе прилег на тротуаре.

Вода в ванной — кипяток. Словно из гейзера. Приходится ее хорошенько охладить, прежде чем в нее погрузиться. Я отмокаю целый час, пока мои мысли уносятся далеко отсюда. В тропические джунгли дивной республики Мунита, где темные леса источают запахи текущего клитора и капли вожделения медленно-медленно стекают с отяжелевших листьев. К улочке недалеко от гавани, где моя мать стоит перед скобяной лавкой в своей посконной коммунистических времен юбке и блузке а-ля Мэрилин Монро, с загипсованной правой рукой и левой, сжатой в кулак, которым она потрясает в воздухе с такой тирадой ко мне:

— Эта женщина-тандури, она для удовольствия, а не для совместной жизни! Когда человек выбирает себе жену, сначала договариваются между собой его сердце и голова. А ты не спрашиваешь ни того ни другого, у тебя все решает елдак! Сорок два года я любила твоего отца, и сорок лет он любил меня. Первые два он продолжал трахаться с этой сучкой Горданой, сербской шлюхой. Но потом она ему надоела, и с тех пор его член сидел дома. Тебе крупно повезло, что ты родился после всех его похождений! А то бы ты родился сербом, и твой брат убил бы тебя на войне. Вот что я тебе скажу: похоть долго не живет! Только любовь! Ты разбил мое сердце, сломал мою руку и пустил на ветер все свои обещания. Когда, Томо, ты снова возьмешься за ум?

Я полтора года изучал ландшафтную архитектуру. В прекрасном немецком городе Ганновере. Там-то я и познакомился с Нико по прозвищу Оторва, это он приобщил меня к миру афер, чем развратил на всю жизнь. Начали мы с мелких кокаиновых сделок. Потом перешли к контрабанде наркотиков и оружия, ну и, наконец, освоили чудесную игру под названием «договорные матчи». Каждую пятницу, под вечер, мы ужинали то с одним, то с другим футбольным рефери из низшей немецкой бундеслиги. Как застольные собеседники они были малоинтересны («Я всегда отглаживаю свою футболку накануне матча»), зато наблюдать за ними на поле на следующий день — сколько адреналина! Щедрая раздача пенальти, отмена голов, забитых по всем правилам. Взбешенные игроки, обезумевшая толпа болельщиков. И все это — наших рук дело. Долой ландшафтную архитектуру, да здравствует архитектура социальная! То, что мы были хорватами, добавляло остроты. Пусть эти немецкие говнюки побеждали нас в международных матчах, зато в бундеслигах мы их чихвостили только так. Ну и собирали неплохой урожай в футбольной лотерее, само собой. Мы это делали для нашей родины. Колбасники сократили поколение моего отца наполовину.

Я сижу среди подушек на диване, с белым христианским полотенцем вокруг бедер, просматривая местные телеканалы, когда вдруг распахивается парадная дверь и в дом врывается суперблондинка лет двадцати пяти. Не замечая киллера своей мечты, она устремляется прямиком в кухню и начинает с шумом выдвигать ящики. Похоже, она очень торопится. Прежде чем с грохотом закрыть очередной ящик, она отрывисто чертыхается. Наконец наступает тишина, и в доме божьем как-то особенно увесисто звучит слово «блядь». А затем, вероятно услышав работающий телевизор, она возникает на пороге гостиной и в стиле уличной девицы выпаливает что-то вроде:

— Квир эйр тью.

— Простите?

Тут она переходит на вполне приличный английский:

— О? Кто вы такой? Что вы тут делаете?

— Я То… то есть я отец Френдли. Я прилетел сегодня утром. Из Нью-Йорка. Они… Гудмундур и Сикридер сказали…