Анатолий Борзов - Anenerbe [СИ]

Однажды они встретились — Кирилл Гаврилович пришел раньше обычного и, следуя свой привычке, двинулся по маршруту. Шел, пока не оказался там, где сидела Савушкина.

— Добрый день, — сказал он и присел — опустился на стул.

— Здравствуйте, — ответила Маргарита Петровна и принялась думать, о чем еще спросить сторожа.

— Следователь не приходил?

— Нет, не приходил, а что, обещал?

— Значит, не приходил, а вопросы-то остались.

— И у меня остались, — признался Кирилл Гаврилович, — а вы что думаете?

Она и в самом деле думала — долго размышляла о странном посетителе. Что он был — никаких сомнений, сомнения в другом — с какой целью пожаловал и что искал.

— Мне кажется, его интересовал период войны. Когда что-то читаешь, часто возвращаешься обратно и пытаешься найти свой ответ на вопрос. Не тот, что тебе предлагают, а свой. Это вроде ребуса — разбросанные внешне, не связанные фрагменты, которые можно соединить в целое, только получив полную информацию. Он что-то искал, насколько успешно, я не знаю. Если судить по книгам, они были открыты на одной и той же странице.

— Какой?

— Сейчас я вам покажу.

Маргарита Петровна поднялась и прошла к стеллажам, где молчаливо стояли книги — красиво оформленные издания уже наших дней.

— Вот смотрите, сначала я не обратила внимания — волновалась, наверно. А затем принялась разглядывать более тщательно.

Черно-белый архивный снимок, любезно предоставленный издательству. Вне всяких сомнений, история снимка не менее любопытна, чем и то, что на нем изображено, так как автор, никто иной, как немецкий фотограф. Все застыли — обратили взгляды куда-то в сторону. Группа немецких офицеров. На заднем плане проглядывается лес, слева леса нет, там вообще ничего нет. Они чего-то или кого-то ждут — напряженно смотрят.

— Вы что-нибудь видите? — спросила Савушкина.

— А что я должен увидеть? — глупо ответил Кирилл Гаврилович и неожиданно для себя увидел. Или ему показалось? Или он ошибся?

Теперь они уже оба глядели на снимок, только не в сторону, как это делали заставшие на века офицеры вермахта, а вниз, где, казалось, ничего не было.

— Я не ошиблась?

Нет, она не ошиблась — по земле скользила тень самолета. И смотрели немые свидетели на самолет, который либо взмыл в воздух, либо собирался приземлиться.

— Самолет, — наконец, произнес сторож, — не знаю, как вы, но я вижу тень от самолета.

— И я вижу, — обрадовалась Савушкина, — как вы думаете, он видел? Чтобы увидеть тень, нужно включить лампу. Как вы заметили самолет — просто невероятно.

— Вы полагаете, он включил лампу только с этой целью — увидеть самолет? А как он узнал, что там должен быть самолет?

— Не знаю, — призналась женщина, — это только мое предположение, однако почему фотографу запретили снимать самолет? Куда эффектней сфотографировать взлет или посадку?

— А кто они? — Кирилл Гаврилович принялся рассматривать офицеров, — и что тут делают? Встречают или провожают высокого гостя, что пожаловал с инспекцией? И почему призрака интересовал самолет?

Ефим не умер. Ни когда в него вошел горячий и обжигающий тело свинец, ни когда он провалился в темную канаву, заполненную болотной водой. Он наблюдал со стороны, как вздулась пузырем на спине гимнастерка и летит пистолет, плюхается рядом и медленно идет ко дну. Как из леса вышли фашисты — все это время они за ним наблюдали, как заставили мужичка достать из воды его тело и обыскать — вывернуть карманы и бросить обратно. Он скользил невидимой тенью, сопровождал небольшую группу, которая отправилась куда-то в глубь леса, где еще недавно шел бой. Он летел, сгораемый только одним желанием — узнать имя того, кто превратил его в призрак, лишив привычного тела, разума и возможности выполнить приказ. Чем дальше они углублялись в лес, тем выше он возносился, пока не потерялся для себя — куда-то сгинул и пропал.

Время прекратило существование, прошлое обернулось настоящим, настоящее — прошлым. Иногда он возвращался, призванный какой-то сверхъестественной силой — неумолимой и неконтролируемой. Эта сила бросала его либо в незнакомый дом, где стояли свежевыструганные гробы, и лежала его фотография, либо в кабину грузовика, летящем в ночи. Он пытался и не мог вспомнить, кто он, что делает и почему ему так хочется взять в руки наган. Иногда видел парнишку — удивительно похожего на него в детстве мальчика, а иногда девочек — двух подружек, одна из которых все время рисовала самолет, а вторая ей подсказывала, как его следует рисовать. Затем кто-то произносил заклинание — страшное слово, смысл которого всегда оставался тайной, и он вновь отправлялся к незнакомым людям, скользил мрачной тенью, пытаясь постигнуть непостижимое и разгадать тайну, частью которой он сам стал помимо желания и воли. Появился математик, пытающийся своими безрассудными действиями ограничить и без того ограниченное пространство, где нет возможности чувствовать себя свободно. Его постоянно куда-то хотели поместить, запереть и запретить думать. Затем начались вызовы, где от него что-то требовали — кричали и били ногами, ставили на край ямы и стреляли в затылок. Тут же жали руку, вручали орден и заставляли петь песню. Потом вновь кричали, били ногами и стреляли в затылок. Иногда — кололи штыком в живот совсем не больно, но как-то противно — живота-то у него не было!