Иван Миронов - Плохая шутка

Оставался всего один шанс на удачное окончание дела. Виктор, держа штык-нож в правой руке, взялся за ручку серой металлической двери и слегка потянул на себя. Дверь оказалось незапертой. Погодин сначала выдохнул с облегчением – еще можно было закончить запланированное, но тут же замер, затаив дыхание.

«Что-то тут не так», – мелькнуло в голове. Раз все шло наперекосяк, то и здесь должен быть какой-то подвох. Он достал нож и прислушался. В квартире раздавался голос комментатора и отдаленный гул толпы.

«Это ловушка, это ловушка, матерь божья, этот гад стоит за дверью и ждет. Он раскусил меня».

Может быть, Филимонов заметил его в пивной. В конце концов, на суде у этого ублюдка было достаточно времени, чтобы запомнить его лицо. А теперь решил поиграть со старым дураком в кошки-мышки.

Когда раздался крик комментатора «Гол!», Виктор встряхнулся. Он стоял в подъезде с ножом в руке и не мог решиться ни на один из возможных вариантов: он боялся зайти, но и не мог покинуть дом, не выполнив своей черной работы. Однако времени на сомнения не оставалось. В конце концов, решившись, он потянул дверь на себя, одновременно выкинув руку с ножом вперед.

Лезвие вспороло пустоту. Виктор подался вперед, потом с трудом поймал равновесие и остановился. В коридоре никого не было. Простейшее, казалось бы, действие, а сердце стучало, как бешеное, и тряслись руки.

Он стоял, пытаясь прийти в себя. Двигаться вперед сил не было. Виктор подумал, что если бы Филимонов сейчас проснулся и вышел в коридор, то он бы увидел полупарализованного старикана, не способного даже поднять нож. И когда Погодин уже подумал, что не сможет сойти с этого места, сердце сжалилось над ним и стало успокаиваться. Через несколько долгих секунд он смог связно мыслить и двигаться. Из комнаты, расположенной справа от входной двери, телевизор вещал голосом комментатора о только что забитом голе. Больше ничего. Виктор медленно, шаг за шагом, начал красться к дверному проему. Слева, под вешалкой, он обнаружил пластмассовый лоток, наполненный газетами. Сверху лежал неаккуратно разорванный белый конверт с красной надписью на латинице, из которого торчал край листа. Слабое зрение не позволило разглядеть отправителя, поэтому Виктор выкинул из головы письмо и сосредоточился на комнате, где…

Оглушающий лязг за спиной заставил его вскрикнуть. Резко обернувшись, он потерял равновесие и упал на спину. Тело пронзила резкая боль.

«Вот и все», – мысль не испугала, но принесла облегчение. И только одно терзало Виктора: он не успел отомстить за свою жену. Не хватило сил.

Виктор, распластавшись по узкому коридору, лежал и ждал, когда раздастся голос Филимонова:

– Что ты здесь делаешь, старая рухлядь?

А потом:

– А я тебя помню, старик. Ты муж той кошелки, что мы завалили. Из-за нее я отсидел восемь лет. Но теперь я хотя бы знаю, кто мне ответит за это.

Но сцена, родившаяся в голове Виктора, как ни странно, не разыгралась наяву: Филимонов так и не появился перед Погодиным.

Виктор открыл глаза, с трудом приподнял голову и посмотрел на входную дверь. Закрыта. Судя по всему, сквозняк, гулявший по подъезду, захлопнул ее. Виктор, не поднимаясь, повернул голову влево и посмотрел в гостиную, напротив которой он лежал. Филимонов спал в кресле – его голова склонилась набок.

Виктор с тихим стоном поднялся. В груди кололо. Он надеялся, что это не сердечный приступ. Конечно, умереть здесь, рядом со спящим и беспомощным убийцей его Катюши, было бы достойной шуткой для Бога.

«Дай мне дожить до того момента, как я убью этого выродка. Дай мне дожить. Я не много прошу».

Держась за дверные косяки, Виктор медленно вошел в гостиную. Он молча приблизился к спящему пьянице, сжимая в правой руке нож. Возле кресла лежали две пустые полуторалитровые бутылки из-под пива вперемежку с пакетиками с надписью «Арахис». Еще две бутылки: одна полупустая, другая еще не открытая, стояли рядом. Справа от кресла разместилась пепельница, наполненная желто-оранжевыми окурками. Рука спящего свесилась прямо над кучкой «бычков».

Итак, ритуал Филимоновым был соблюден. С опозданием или нет, но весь реквизит этого грустного фарса оказался на сцене.

Виктор ударил ногой Филимонова по лодыжке.

– Вставай, дружок, а то все проспишь.

Голос прозвучал достаточно твердо, и это взбодрило Погодина.

– Давай, сукин ты сын, просыпайся.

Филимонов не шевельнулся. Виктор пнул его еще раз со всей силы мыском ботинка. Правая нога безвольно ударилась о левую. И вновь никакой реакции.