Иван Миронов - Плохая шутка

Лана выбросила из головы ненужные мысли. Сейчас ей нужен был магазин. Она очень надеялась, что найдет там то, что нужно. То, что ей подсказал мальчик Паша, беспокоящийся о своем коте Барсике. Вспомнив магазинчик, где Денис покупал ей сигареты в их первую, случайную, встречу, Лана повернулась в направлении «Кропоткинской».

«Денис, Денис, в какую аферу ты меня затащил?» – подумала она, торопливо шагая по Остоженке. И вновь пришла к выводу, что не жалеет об этом. Что-то появилось в ней. Что-то незаметное, но в то же время столь необходимое. Маленький невзрачный гвоздик, который держит на себе весь дом, и без которого вся конструкция постепенно, этаж за этажом, развалится. Это что-то походило на свет. Не яркое, режущее глаза и раздражающее свечение, а тусклый, еле ощутимый, но позволяющий разглядеть все вокруг огонек. Огонек, позволяющий больше не метаться в потемках. Спасительный огонек.

Жнец заозирался, услышав свое старое имя, которое долгие века он старался забыть. Всевышний звал его, и в голосе чувствовался гнев. Лес незримо бурлил. Окружающее было все так же недвижимо, но в этом окаменелом спокойствии чувствовалось дыхание Творца. Словно каждая крупинка в этом лесу замерла, напрягшись в ожидании.

Каин взглянул на курьера. Тщедушный до этого момента юнец теперь стоял, выпрямившись, и, казалось, сильно прибавил в росте. Шея под рукой Анку оказалась жесткой, словно камень, и он не был уверен, что это он держит за шею Дениса, а не Денис удерживает его руку. На лице, бледном, но как будто бы светящемся из каждой поры, горели глаза. Другие глаза. Глубокие, как небо. Каину казалось, что эти глаза направлены сразу на все и вся так, что скрыться от них невозможно даже в самой глубокой горной пещере. Каин чувствовал себя окруженным негодующей толпой, держащей в руках сотни факелов. И куда ты не побежишь, свет этих факелов все равно будет слепить тебе глаза. Такой же взгляд, он помнил, был у Творца, когда тот спрашивал: «Где брат твой, Каин?» Этот взгляд, как и раздающийся отовсюду громоподобный голос, не сулил ничего доброго.

– КАИН!

Жнец убрал руку с шеи курьера так быстро, словно это была не шея, а клубок разъяренных змей.

– Да, Всевышний, я тебя слышу.

Голос стал тише, но все так же сочился отовсюду, и его невозможно было не услышать.

– Каин, думаю, наш спор можно считать завершенным.

Денис, забившись в угол своего сознания, наблюдал за тем, что происходило. Он чувствовал, что его рот открывается так, как чувствует человек прикосновение к онемевшей руке – отдаленно, словно все происходит не с ним.

Каин произнес:

– Почему, Всевышний? Ведь я привел себе замену. Ты забыл условия пари? В конце концов, я сделаю из него Жнеца, как и обещал. Сопляк готов. И если Ты не будешь вмешиваться, я доведу начатое до конца.

– Твоя самоуверенность опять сослужила тебе плохую службу, Каин. Ты проиграл, даже не узнав об этом. Ты слеп, как крот, даже с широко распахнутыми глазами.

– Я не понимаю, Всевышний.

Денис почувствовал, что первоначальный гнев, звучавший в голосе, был наигранным – для того, чтобы приструнить зазнавшегося собеседника, и теперь он звучал мягко, сочувствующе, но в то же время непоколебимо, как скала.

– Шоры на глазах мешают тебе понять. Этот мальчишка сделал то, до чего ты не можешь дойти уже многие тысячелетия.

– Он такой же убийца, как и я. Ведь мы так и договаривались, – проговорил Каин, сдерживая свои страх и гнев. Творец был терпелив, но, когда терпение кончалось, никто не желал быть тем самым, кто вывел Его из себя.

Денис завороженно следил из своего убежища за Каином. С лицом Анку происходило нечто невообразимое. Метаморфозы происходили с бешеной скоростью: вот бледное, но вполне человеческое лицо, а вот оголенный, местами покрытый тонкими полосками кожи череп, вот лицо, а вот череп, лицо, череп, лицо, череп. Это походило на слегка замедленный бег пленки в кинокамере, когда глазом видно двигающиеся вверх рамки кадров.

– Нет, – произнес рот Дениса. – Не такой же. Он – раскаявшийся убийца. Он нашел в себе силы найти путь ко мне. И тебе этот шанс давался не единожды, но, спрятавшись за жалостью к себе, ты не видел очевидного. Предпочитал лгать и мне и себе. Ты начал со лжи и никогда не расставался с ложью.

Лицо Каина скривилось. Это было заметно, даже когда оно становилось черепом. Словно злость этого существа впиталась в кости.

– А в чем я должен был раскаяться? В том, что Ты призрел жертвоприношение моего братца? В том, что Ты – мясоед?