Иван Миронов - Плохая шутка

Когда ей надоело заполнять тишину ничего не значащими фразами, Лана попросила Дениса обнять ее. Он положил руку ей на плечо, а она обхватила его за талию.

Начинать разговор было тяжело, но необходимо. И через несколько минут, на подходе к Воробьевым горам, она решилась. Без всяких предисловий она начала:

– Однажды…

Она сделала паузу, собираясь с мыслями:

– Однажды (мне тогда только исполнилось десять) мой папанька вместо того, чтобы просто избить, решил взяться за нож.

Денис повернулся к ней. В его глазах читалось непонимание.

Она замолчала, а затем продолжила быстро, стараясь поскорее выплюнуть это из себя так, чтобы не задевать больные струны:

– Этот больной урод постоянно пытался показать свою значимость. Мать рассказывала, что он с самого их знакомства устраивал ей сцены, как подросток, и не терпел никаких возражений. Ревновал ее к каждому столбу. Она закрывала на это глаза, считала это проявлением любви. Дура. А когда он, уже после свадьбы, начал распускать руки, мать постоянно повторяла одну и ту же мантру: «Бьет, значит, любит». Она мне потом десятки раз рассказывала, что было до моего рождения: и про папочку, который о ней заботился, и о криворукой мамочке, которая почему-то всегда все делала неправильно, так, как не нравится папочке. Плакалась на свою судьбу и тут же оправдывала каждый удар своего мужа. Родилась я. По ее словам, тогда все стало чуть лучше. Все немного устаканилось до тех пор, пока я не пошла в детский сад. Но затем понеслось по новой. И постепенно стало доставаться и мне.

– А твоя мама?.. – начал было Денис, но Лана прервала:

– Моя мама, – произнося это, она язвительно скривила губы, – может быть, и имела что-то против, но вякать поперек – не смела. Так оно и бывает. Начинается с мелочей, а потом растет понемногу, причем так незаметно, что кажется – так всегда было и должно быть. Поэтому мать молчала даже тогда, когда отец поучал меня. Короче, однажды у этого урода произошел очередной приступ ревности, хотя за пятнадцать лет он превратил ее в загнанную лошадь, на которую никто бы не взглянул, даже если бы она была холостой. Что там у них произошло – не знаю. Они просто, как обычно, начали орать. Точнее орал он, а она скулила, оправдывалась. Наверное, надеялась вызвать жалость. Как будто она не поняла за столько лет, что для таких ублюдков покорность – это как красная тряпка для быка.

Лана сделала глоток «колы» из банки, несколько секунд помолчала. Она все больше и больше распалялась, наливаясь злобой, и в то же время ей становилось легче. Как будто она резко вытащила занозу из пальца – боль стала сильней, но рана вот-вот начнет заживать.

– Я слышала, как закричала мать. Но осталась в комнате. Просто до ужаса боялась выйти. Сидела у себя дома, а чувствовала, будто нахожусь в лесу, полном голодных волков. Я смогла выйти только минут через десять после того, как хлопнула дверь. Я понимала, что он ушел, но пришлось набраться смелости, чтобы выйти. Мать лежала в коридоре. Кровь… кровь как будто была повсюду. Может быть, половину добавила моя фантазия, не знаю, но мне тогда показалось, будто кто-то взял и расплескал там целое ведро красной краски. Бред, конечно.

Лана попыталась улыбнуться, но ответной улыбки от Дениса не дождалась. Тот, вперив в нее взгляд, ждал продолжения. Он держал за горлышко полупустую пивную бутылку, но, казалось, совершенно про нее забыл.

– Мать была жива. Он полоснул ее по щеке… – Лана провела ребром ладони по левой щеке, потом тихо пробормотала: «На себе не показывают» и вернулась к рассказу: – Рядом валялся кухонный нож. Ножи в доме всегда были остро наточены. Этот урод заботился о них куда больше, чем о своей семье. Порез оказался достаточно глубоким, чтобы оставить шрам на всю жизнь. Потом я спрятала нож от матери. А ей сказала, что испугалась и выбросила его…

– Зачем ты его спрятала? – прервал рассказ Денис.

– Я ждала возвращения отца. Я полгода носила нож с собой. В портфеле, в сумочке, за пазухой. Я знала, что если этот ублюдок появится, то я ему всажу этот кусок железа в глотку. Странновато для десятилетней девочки, да?

– Нисколько, – проговорил Денис каким-то странным, сдавленным, голосом.

– Он так и не появился. Теперь мне все равно, но в тот момент я очень хотела, чтобы он вернулся. С тех пор наши отношения с матерью кончились. Я приходила домой, уходила из дома, ела то, что она готовила. Она периодически ныла по своему муженьку, я выслушивала. Иногда возникало желание пожалеть ее, но это быстро проходило.