Сергей Бабернов - Возвращение

— Бабушка тоже так говорит. А вы её любили?

Я молчал. Не хватало ещё расплакаться перед девчонкой.

— Мне отец говорит, что я на маму очень похожа, — Алла тактично сменила тему. — Особенно, когда сердится. Знаете, я её совсем не помню. Только руки — добрые-добрые и глаза — грустные-грустные. Почему она бросила меня? Почему не взяла с собой?

— Знаешь, девочка, бывают обстоятельства, когда нужно исчезнуть. Исчезнуть в одно мгновение, бросив всё. Но она любит тебя, поверь. А раз любит, значит, вернётся к тебе. Этот город не то место, где оставляют тех, кого любят.

— Правда?

— Правда.

Мы промолчали ещё целый час. Несколько раз звонил в телефон. Кто-то настойчиво сопел в трубку. Я уже догадался, что юный экспериментатор пытается узнать результаты недавнего опыта, но специально опережал руку девушки и брал трубку первым. Пусть, господин Ворон поточит клюв в неведении. Наконец я сжалился над современным Базаровым и уступил девушке первенство у аппарата.

Алла взяла трубку и одарила меня красноречивым взглядом. Я ушёл на кухню за пивом. Из прихожей доносилось бормотание. Рычаги телефона клацнули. Алла зашла на кухню.

— Знаете, меня подруга попросила зайти, — она тщательно избегала моего взгляда. — Что-то очень важное.

— Ага, подруга, наверное, особенно интересуется, как чувствует себя подопытный.

— Вы всё равно сердитесь?

— Прощаю, только ради тебя. Так и предай подруге.

— Спасибо. А вы к бабушке когда зайдёте. Она вас очень хочет видеть.

— Вот сейчас и отправлюсь. Скажу больше, — меня оглушило предчувствие, что Алле ни в коем случае не стоит появляться сегодня в доме, — можешь вместе с подругой посещать всякие чаты и форумы. Я тебя подстрахую.

— Бабушку покормите?

— И бабушку, и собаку, и тебе алиби выдумаю.

— Ой, вы прелесть. Знаете, Интернет, он по ночам дешевле. Там так интересно. А до скольких?

— Хоть до утра. Только, если подруга позволит себе что-то лишнее… Так и передай — я эксперименты тоже умею ставить.

— Да что вы! — девушка рассмеялась. — Ворон как в «паутину» влезет — ему всё до лампочки! Да и я сама ещё ничего не решила. Он просто друг.

— Верю на слово. Ну ладно, привет Пернатому…

— Спасибо, — Алла чмокнула меня в щёку и выскочила из квартиры.

Я подошёл к особняку Игоря, когда непроглядный осенний вечер завладел улицами. Немно-гочисленные фонари отражались в лужах и с горем пополам помогали миновать интенсивные коммунальные раскопки. Доморощенные Шлимманы, похоже, не теряли надежды отыскать собственную Трою.

Калитка не заперта. Впрочем, это не важно — Алла оставила ключи. Двор заливал электри-ческий свет. Игорь не жалел средств, избавляясь от темноты. Мохнатый исполин рыкнул в вольере. Потом, признав во мне человека, приходившего с хозяином, вяло махнул хвостом. Из могучей груди вырвалось щенячье поскуливание.

— Кушать хочешь, — я провёл ладонью по сетке. Кавказская овчарка заворчала и нехотя щёлкнула зубастыми челюстями.

Не надо, мол, фамильярностей, чужак. Я при исполнении.

— Всё понимаю. Служба. Погоди немного, приятель, — я поднялся по ступенькам. Во всех окнах горел свет. Странно.

Мудрёный замок поддался не сразу. Трудно с непривычки одновременно прижимать крошечный язычок, дёргать за ручку и поворачивать ключ. Солидному имуществу — хорошую охрану.

В холле царила тишина. Ни обычного поскрипывания рассыхающихся паркетин, ни гудения холодильника, ни бормотания в водопроводных трубах. И холод. Пронизывающий до костей. Наверное, котёл погас. Надеюсь, в доме есть электрообогреватели. Очень не хочется лезть в подвал.

Тишину в клочья разорвал жуткий вой. Могучий кавказец огласил улицу песнью скорби. Вот только о чём? О неполученном ужине? Вряд ли.

— Алла! — послышалось, когда собака умолкла.

— Это я, бабушка! — вырвалось у меня. — Алла у подруги!

— Алла, прости! — от леденящего душу вопля содрогнулись стены.

Я рванулся на второй этаж. Ступеньки вдруг стали непривычно высокими и вязкими. Я спотыкался на каждом шагу. Когда я добрался до площадки, с меня, несмотря на холод, сошло семь потов. Ручка на двери старухи покрылась инеем. Чувствуя, как кожа на ладони прилипает к металлу, я схватился за неё. Дверь поддалась. Я ввалился в комнату.

Старуха сидела в кресле: подёрнутые инеем брови и волосы, посиневшие губы, застывшее лицо. Она ещё была жива. Веки дрогнули. В эту минуту с улицы снова донёсся вой. Стало жарко.