Уильям Лэндей - Защищая Джейкоба

Она подошла к ним вплотную и развела руки в стороны ладонями вверх, как будто намеревалась взять руки Джоан в свои, а может, просто пытаясь донести до них, что не знает, что сказать, или что она безоружна.

Джоан в ответ скрестила руки на груди.

Дэн весь подобрался. Казалось, он готовится оттаскивать Лори, если та по какой-то причине решит наброситься.

– Джоан… – произнесла Лори.

Та плюнула ей в лицо. Она сделала это совершенно внезапно, не успев даже толком собрать слюну, так что плевок получился скорее символическим, чем-то вроде жеста, который она сочла уместным в таких обстоятельствах, – а с другой стороны, кто из нас мог быть готов к подобным обстоятельствам?

Лори закрыла лицо обеими руками, пальцами утерла слюну.

– Убийцы, – процедила Джоан.

Я подошел к Лори и положил руку ей на плечо. Она словно окаменела.

Джоан метнула в меня убийственный взгляд. Будь она мужчиной или просто не так хорошо воспитана, то, возможно, бросилась бы на меня. Она вся дрожала от ненависти, как камертон. Я не мог ответить ей тем же. Не мог на нее злиться, не мог найти в своей душе никаких чувств в ее адрес, кроме грусти. Грусти за всех нас.

– Простите, – произнес я, обращаясь к Дэну, поскольку разговаривать с Джоан было бессмысленно и мы, мужчины, должны были сохранять хладнокровие там, где это было не под силу нашим женам.

С этими словами взял Лори за руку и бережно повел к выходу сквозь толпу покупателей с тележками, негромко приговаривая на ходу: «Прошу прощения… позвольте пройти… прошу прощения», пока мы не очутились на парковке. Там не было ни одного знакомого лица, и мы могли вновь вернуться к полуанонимности, которой по-прежнему наслаждались в те последние несколько недель перед судом, пока на нас не обрушилась известность.

– Мы не взяли продукты, – вспомнила Лори.

– Да и бог с ними. Обойдемся.

Счастливый удел адвокатов – видеть в людях лучшее. Каким бы гнусным или немыслимым ни было преступление, сколь бы неопровержимы ни были доказательства вины, адвокат никогда не забывает, что его клиент – такое же человеческое существо, как и любой из нас. Это, разумеется, именно то, что делает любого подзащитного достойным защиты. Вы не представляете себе, сколько раз мне доводилось слышать от адвоката, что его клиент, до смерти затрясший собственного младенца или избивавший жену, «на самом деле не такой уж и плохой человек». Даже в самых беспринципных любителях чистогана с золотыми «ролексами» и дипломатами из крокодиловой кожи тлеет эта крохотная, искупающая все искорка гуманизма: каждый преступник остается человеком, в котором есть не только плохое, но и хорошее, и потому заслуживает нашего сочувствия и милосердия. В случае же с полицейскими и прокурорами дело обстоит далеко не так радужно. В нас живет противоположный импульс. Мы всегда готовы увидеть гнильцу, червоточинку, тайную преступную наклонность даже в самых лучших из людей. Опыт подсказывает нам, что милейший человек, живущий по соседству, способен на что угодно. Священнослужитель может оказаться педофилом, полицейский – вымогателем, любящий муж и отец вполне способен хранить грязный секрет. Разумеется, мы верим в подобные вещи ровно по той же причине, по которой защитник верит в то, во что верит: человеку не чуждо ничто человеческое.

Чем больше я наблюдал за Леонардом Патцем, тем сильнее убеждался, что это он убийца Бена Рифкина. По утрам я провожал его сначала в «Данкин Донатс», а оттуда в «Стейплз», магазин офисной техники и канцелярских принадлежностей, где он работал, а вечером поджидал его у выхода. В своей униформе он выглядел нелепо. Красная футболка поло слишком туго облегала его рыхлый торс. Брюки из твила подчеркивали жирный пах, который Джейкоб и его приятели именовали «передней задницей». Зайти в магазин, чтобы посмотреть, что Патц продает, я не осмеливался. Электронику, возможно, компьютеры или сотовые телефоны – он казался мне подходящим для этой роли. Разумеется, выбор обвиняемого – привилегия прокурора, но я решительно не понимал, почему Лоджудис предпочел Джейкоба этому малому. Быть может, дело в родительской слепоте или прокурорском цинизме, но я этого не понимаю даже сейчас.

К августу я наблюдал за Патцем уже несколько недель, по утрам и вечерам провожая его на работу и встречая с работы. Информация, полученная от Мэтта Маграта, на мой взгляд, выглядела более чем достоверной, но выйти с этим на суд рассчитывать не стоило. Его показаниям не поверил бы ни один присяжный. Мне необходимы были твердые улики, что-то такое, в чем не надо было полагаться на этого ушлого юнца. Не знаю, что именно я рассчитывал увидеть, выслеживая Патца таким образом. Какой-то промах. Возвращение на место преступления, ночную поездку с целью избавиться от улик. Что угодно.