Дуглас Престон - Обсидиановая комната

Лонгстрит отвернулся от экрана.

– В последующие годы она обосновалась у нас, хотя, похоже, несколько раз выезжала из страны в Европу. Судя по предположительно совершенным ею преступлениям, она является чрезвычайно эффективным социопатом, убивает и калечит главным образом ради собственного удовольствия. У нее удивительная способность прятаться на виду и на каждом повороте ускользать от властей. Эти полицейские фотографии – единственное, что у нас есть, они сделаны в Амстердаме. На следующий день она бежала.

– Идеальная сообщница для Диогена, – заметил Пендергаст.

– Именно. – Лонгстрит вздохнул. – То, что мы идентифицировали Грейлинг, – это, несомненно, удача, но, учитывая ее былые способности уходить от полиции, я вовсе не уверен, что мы добьемся прогресса. – Он посмотрел на Пендергаста. – Я полагаю, вы с особым тщанием обыскали коттедж, где они останавливались?

– Да.

– И?..

– Они все аккуратно вычистили.

Лонгстрит потянулся, провел рукой по своим длинным волосам стального цвета:

– Мы все равно пошлем туда бригаду криминалистов.

– Вряд ли они найдут что-нибудь большее, чем это.

Пендергаст извлек из кармана пластиковый пакетик с маленьким клочком бледно-голубой бумаги внутри и протянул Лонгстриту.

Лонгстрит взял пакетик:

– Интересно.

– Он попал в щелку между половыми досками у вентиляционной решетки, – пояснил Пендергаст, пока Лонгстрит крутил пакетик в руке. – Это обрывок кассового чека на ювелирное изделие – золотое кольцо с редким драгоценным камнем танзанитом. Я предполагаю, что это подарок Диогена Флавии в качестве вознаграждения за хорошо проделанную работу.

– Значит, если повезет, мы можем использовать эту ниточку, чтобы проследить сделанную покупку до Диогена, – сказал Лонгстрит. – Если бы только знать, где было куплено это кольцо. Жаль, что название магазина оторвано.

– Но мы знаем, что это за магазин. Этим цветом пользуется только одна компания – это их лицо, которое они предъявляют миру.

Лонгстрит снова посмотрел на обрывок чека. А потом на его лице появилась тихая торжествующая улыбка.

Диоген принес в библиотеку серебряное ведерко со льдом, бутылку шампанского и два бокала. Он поставил все это на приставной столик и обратился к Констанс, которая сидела за клавесином и лениво листала ноты.

– Ты не возражаешь, если я выпью бокал шампанского, пока ты будешь играть? – спросил он. – Если у тебя, конечно, есть настроение играть.

– Конечно, – ответила она, поворачиваясь к клавиатуре.

Диоген видел, какие ноты стоят на подставке: прелюдии из «L’Art de toucher» [35] «Искусство игры на клавесине» (фр.) , пособие-трактат для желающих в совершенстве овладеть игрой на клавесине. Франсуа Куперена. Открыв бутылку, он наполнил бокал и опустился в кресло.

Он был озабочен, более чем озабочен. Этим утром Констанс поднялась в десять, что показалось ему довольно поздним подъемом, хотя, с другой стороны, некоторые люди спят очень долго. Вчера за обедом она ела очень мало, а сегодня почти не прикоснулась к великолепному завтраку, который он приготовил для нее. Прошло почти сорок восемь часов после внутривенного вливания, и эффект эликсира должен был уже проявиться, сильно проявиться. Конечно, такая жизнь была для Констанс в новинку, и следовало ожидать, что она должна пройти определенный период акклиматизации. То, что отмечал Диоген, вполне могло быть эмоциональными, а не физическими признаками. Возможно, у Констанс тоже закрадывались какие-то сомнения.

Одолеваемый этими мыслями, он услышал начальные звуки Первой прелюдии до мажор, неторопливые и величественные. С технической точки зрения эта музыка не была сложной. Пальцы Констанс перемещались по клавишам, и насыщенный низкий звук клавесина наполнял уютную комнату, но внезапно исполнение стало неуверенным, сбивчивым. Диоген поморщился, когда она взяла не ту ноту, потом еще одну… Констанс перестала играть.

– Извини, – сказала она. – Не могу сосредоточиться.

Диоген сделал над собой усилие, чтобы скрыть смятение, даже панику, захлестнувшую его. Он поставил бокал, поднялся с кресла, подошел к Констанс и взял ее за руку. Рука у нее была теплая – слишком теплая – и сухая. Лицо побледнело, под глазами проступили темные круги.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он небрежным тоном.

– Прекрасно, спасибо, – последовал резкий ответ. – Что-то мне расхотелось играть.

– Да-да, конечно. Шампанское?