Дарья Сойфер - Чужие сны

– О'кей, о'кей, я понял, ты рада меня видеть.

Ах да. Наташа… Я опускаю руки. Что ж, ей повезло. Утираю слезы и беспомощно смотрю на своего спасителя. Жду дальнейших указаний.

– И? – он удивленно поднимает брови. – Давай просыпайся.

– То есть?

– Я думал, ты тут вся под гипнозом, а ты просто дрыхнешь. Ну же, надо валить! Не представляешь, что там творится! Все с ума посходили, всерьез толкуют о том, что тебе надо спасти парня… Да чего ты стоишь-то? Ущипни себя, ударь…

Секунду-другую я молча таращусь на Мурада, потом вдруг меня охватывает истерический хохот. Он рвется изнутри, я ничего не могу с этим поделать. Ржу так, что по щекам снова текут слезы, голова трясется, как у игрушечной бульдожки на приборной панели.

– Эй, ты чего… – Мурад теряется окончательно. – Лий! Хорош!

Если бы я только могла…

Удар по щеке такой сильный, что голова откидывается назад. Жгучая боль растекается по скуле, но я хотя бы не смеюсь больше.

– Спасибо, – выдыхаю я, двигая нижней челюстью.

– Чем она тебя накачала?

– Ничем. В том-то и дело. Я не могу проснуться, а если просыпаюсь, она заталкивает меня обратно. Она не выпустит меня, Мур. Пока я не спасу ее сына. Но это прошлое! Что бы я ни делала, его невозможно изменить!

Мурад смотрит на меня мрачно, молчит, как будто знает то, чего не знаю я. Глаза его чернее обычного.

– Что?.. – не выдерживаю я.

– Они, конечно, психи… в основном. Но их физик… Короче, он что-то задвинул про Лобачевского. Типа время – это не линия… бла-бла.

– Погоди, они правда думают, что это возможно?

– Вроде того. Это все изменит, но шанс есть. Где пацан?

– Там… – Я указываю на тропинку. – Но, Мур, я же не могу двигать предметы. Я пыталась вытолкнуть Пашу, чтобы Мицкевич видела: я пыталась. Но грузовик прошел сквозь меня. Или я сквозь него… Не важно.

– Ну ты не можешь, а я могу. – Он упрямо шагает к тропинке, так быстро, что мне приходится его догонять.

– Мур, послушай, это же прошлое!.. А если… ну вдруг… случится что-то ужасное? Я не знаю, мы умрем или…

– Так и будет. – Он даже не оборачивается. – Лысый псих у них вроде предсказателя. Говорит, я могу здесь все уничтожить.

– Как это?

– Откуда мне знать? Но надо попробовать. Ты ведь не хочешь тут торчать вечно? – Мурад резко останавливается и смотрит мне в глаза.

– Нет… – Его решимость меня пугает, сейчас мне кажется, я не знаю этого человека. Он какой-то… опасный, что ли. Ни шуточек его вечных, ни самодовольства. Он серьезен, как будто и правда идет на смерть.

– Тогда пойдем.

Я семеню следом, перебирая слова, которые пришлись бы кстати. Зря стараюсь. Таких слов нет. Я даже не знаю, останавливать Мурада или помочь ему. Но чем? Поверить в то, что человек во сне способен изменить прошлое? Как?! Сама мысль отскакивает от меня теннисным мячиком, не желая укореняться в сознании. Но ведь тот физик… Черт с ней, с Мицкевич, эта женщина явно рехнулась. Мурад тоже иногда фонтанирует бредовыми идеями. И этот лысый предсказатель… Их можно не брать в расчет. Но Дмитрий? Он показался мне самым адекватным среди них. Он кандидат наук, и если не ему, то Лобачевскому-то верить можно!

Мурад подходит к трассе, и снова я слышу глухой стук футбольного мяча.

– Он там. – Я нервно киваю на кусты, за которыми играет мальчик.

– Что дальше? – коротко спрашивает Мурад.

– Мяч вылетит на дорогу, а справа грузовик…

– Значит, просто отобрать мяч.

Он движется к парню, но слишком поздно. В этом отрезке сна я помню каждый звук, каждую долю секунды.

– Стой! – кричу Мураду в спину. – Уже едет!..

Время замедляется, мир вокруг гаснет, остается лишь небольшой пятачок света в том самом месте, где все должно произойти. Участок дороги будто превращается в мизансцену. Меня парализует, я, затаив дыхание, смотрю, как перед Мурадом летит мяч. Мальчик движется следом. Все так четко, объемно и ярко, будто на мне особые очки. Я могу разглядеть каждый волосок, каждое пятнышко на одежде, даже нитку, торчащую из воротника. Мурад оглядывается назад, видит грузовик, меняется в лице, оценивая ситуацию. И как вратарь кидается на мальчишку, выбрасывая руки вперед.

И вдруг течение времени восстанавливается, наваждение рассеивается. Мимо, сигналя, проносится грузовик, а сын Мицкевич отлетает в сторону и падает на обочину. Я не поняла главного: куда пришелся удар. Но что-то изменилось, это точно, потому что раньше мальчик всегда падал в другое место. Вопрос один: жив?

Я подбегаю к парню, падаю рядом на колени, всматриваюсь в неподвижное лицо.