Дарья Сойфер - Чужие сны

– Да куда мы здесь денемся? И потом, надо же выяснить, что там замышляет эта врачиха! – Мурад нервно закусил губу. – Если она реально держит наших, надо их как-то вытаскивать!

– Да нет никаких наших! – Лия хлопнула себя по колену. – Это не сообщество!

– А по-моему, он прав, – робко возразила Наташа. – Вдруг там и правда насильно удерживают…

– Вот! – оживился Мурад. – А ты говорила, она трусиха! Короче, план такой: включаем на телефоне спутник. С координатами. Я предупрежу кого-нибудь из друзей, вы можете родне скинуть. Мол, я там-то и там-то, у Мицкевич А. Ф. Ну, на всякий случай. Держимся вместе, никакие согласия не подписываем. Ясно? Все, тихо, он идет!

– На. – Водитель передал маленький пакет Мураду, и тот с благодарным видом закинул в рот мятный леденец.

– Кто-нибудь еще будет?

– Себе оставь, – отрешенно отозвалась Лия и, отвернувшись к окну, пообещала себе больше никогда не связываться с психами.

ВООБЩЕ-ТО Я НЕ СЛАБОНЕРВНЫЙ. Больничный интерьер? Серьезно, для того чтобы меня напугать, нужно что-то поизобретательнее. Но эта комната… Она отвратительно стерильная. Как японский ужастик: вроде ни кишок, ни монстров, а у тебя уже полные подштанники.

Сам не помню, как уснул. Вот перед глазами перекресток – и я уже в белой комнате. Может, не от стен страшно, а от неожиданности… Волосы на загривке дыбом. Перевожу дыхание, успокаиваюсь. Пустота, белая койка, тумба со стаканом воды и чистым блокнотом. Окно маленькое, ближе к потолку, снаружи решетка. Уже как-то не самые уютные мысли навевает. Я бы подумал, что это снова больница Натахиного коматозника, но кровать пуста, а сама Наташа секунду назад была ни в одном глазу. Да и… как-то не по-американски здесь.

Из окна льется холодный свет. В таком месте очень хочется спросить: «Я что, умер?» Может, это и не сон вовсе? Кто последний к апостолу Петру?.. Нет, вряд ли, конечно. При всей стерильности в луче света плавают пылинки, на стакане видны следы от пальцев. И на стене у потолка чуть треснула штукатурка. Эти маленькие кусочки несовершенства наталкивают на мысль, что я пока жив.

Прохожу в центр комнаты, оглядываюсь – и чуть не подпрыгиваю: сзади в углу сидит абсолютно лысый чувак и не мигая таращится на меня. Сердце наяривает как ненормальное, хватаюсь за холодную спинку койки и, скрипнув пружиной, сажусь на матрас.

– Ты кто? – выдыхаю я, и от звука собственного голоса уже становится спокойнее.

Молчит. Потом опускает взгляд и начинает собирать пазл. Ну, как собирать… перекладывает мелкие элементы с места на место. Только вот все кусочки одинаково черные. И их много, тысячи. Может, его кто-то запер и не выпускает, пока пазл не будет собран? Тогда странно, что парень не торопится. Ведет себя как какой-то шаолиньский монах. В белом рубище сидит на полу, подобрав ноги, и медленно переставляет элементы мозаики. То ли дзен постиг, то ли рехнулся. Что в целом может совпасть.

– Помочь? – Встаю, подхожу ближе. Без резких движений, а то мало ли.

Лысый снова поднимает на меня глаза. Пустой взгляд, без эмоций. Потом вдруг немного улыбается. Уголки рта разъезжаются, а глаза по-прежнему стеклянные. Дичь. Но я рисковый, да и во сне терять нечего. Присаживаюсь рядом на корточки, но только я протягиваю руку к разбросанным фрагментам, он выбрасывает свою. Молниеносная реакция: отталкивает меня одним движением и, будто ничего не произошло, возвращается к пазлу.

– О'кей, о'кей! – Встаю от греха подальше. – Не трогаю я твоего Малевича.

Подхожу к двери, дергаю ручку – заперто. Сплошное белое ничто. Информативно до чертиков.

– Ты тут сам так решил отдохнуть или кто помог? – без особой надежды на ответ спрашиваю я.

Лысый складывает руки на коленях, смотрит на меня так внимательно, что дико хочется моргнуть. Не знаю, игра это или проверка на храбрость, но я машинально держусь изо всех сил, чтобы не продуть в «гляделки».

– Тебе лучше сюда не приезжать, – изрекает наконец монах.

– Куда? Где тебя держат? Ты намекни хоть – может, вытащу тебя…

– Просыпайся и уезжай назад, – непреклонно отвечает он, опуская голову так, что мне видна только его голая макушка. И тут же невидимая сила мощным ударом в грудь выталкивает меня в реальность.

Внушительный забор с кирпичными столбами и видеокамерами настораживал. Неизвестно, для чьей безопасности он служил: для тех, кто внутри, или тех, кто снаружи. Резиденция Мицкевич – а по-другому назвать сооружение с такой охраной язык не поворачивался – располагалась вдали от других домов. Мимо тянулась двухполосная дорога, за ней виднелись сосны и море. Перед дорогой, вокруг всего забора, – бугристая заснеженная пустошь. Полнейшее безлюдье. Ни намека на магазины или общественный транспорт. За то время, что водитель открывал ворота и заруливал в гараж, Мурад заметил лишь одну проезжающую машину. И указатель «Ладыгино» на приличном расстоянии.