Себастьян Фитцек - Пациент особой клиники [litres]

В трубке вновь послышался стон. Но на этот раз в нем было меньше боли, а больше раздражения, можно даже сказать, ярости.

– Послушай меня, – заявила Рикарда. – Я уже сказала об этом фрау Зенгер. Больше такого мне не вынести. Прекрати все это!

– Прекратить?

– Да. Оставь меня в покое. Оставь нас в покое. И никогда мне больше не звони, Патрик.

За этим заявлением последовало ужасное: она повесила трубку. На линии раздался короткий щелчок, который показался Тиллю ударом запираемой двери в застенке. Рикарда прекратила с ним разговор по той же непонятной ему причине, по какой назвала его «Патриком».

«Почему она назвала меня моим псевдонимом?» – лихорадочно принялся размышлять он.

– Так что вы хотели мне рассказать? – донесся до него голос фрау Зенгер.

Тилль поднял глаза и в это мгновение, глядя на женщину, чей образ смутно проступал через пелену слез, застилавших ему взор, вспомнил, что он не один. Вспомнил Беркхофф и то, что эта дама, сидевшая напротив, ждет от него доказательств его утверждений. Доказательств, которых у него не было.

– Я – Тилль Беркхофф, – с вызовом произнес он.

Так обычно отвечают маленькие дети, говоря «потому», на поставленный им вопрос «почему?».

– Ваша жена отрицает это, – рассудительно проговорила фрау Зенгер. – Она сказала мне, что вас зовут Патрик Винтер.

«И никогда мне больше не звони, Патрик», – вспомнил Тилль последние слова Рикарды.

– Это мой псевдоним. Судите сами. Мне… мне неизвестно, что здесь происходит. Но я здоров и притворился больным только для виду, чтобы попасть сюда.

– Зачем вам это понадобилось?

– Чтобы оказаться ближе к убийце моего сына.

– Как зовут вашего сына?

– Что за глупый вопрос. Его зовут Макс. Разве вы не читаете газеты? Макса похитили более года назад.

– Макса Беркхоффа?

– Совершенно верно. Почему вы смотрите на меня так, словно я говорю о летающих тарелках? Вы же знаете, почему Гвидо Трамница здесь закрыли.

– Не закрыли, а препроводили на лечение, – поправила она, как будто между этими словами была огромная разница.

«Слова «изолировали от общества» или по-другому «закрыли» имеют только один смысл, тем более что детоубийцы излечению не поддаются», – подумал Тилль и сказал:

– Он лишил жизни не только двоих детей, в чем уже признался. Он также похитил, мучил и убил моего сына.

– Он точно это сделал?

– Но он молчит.

– И вы хотите получить от него необходимые сведения?

– Да, конечно. Какой отец этого не хочет?

«И никогда мне больше не звони, Патрик», – почему-то вновь вспомнились Тиллю последние слова Рикарды.

– Значит, вы проникли сюда, притворившись больным?

– Да, эта идея родилась у меня, когда я услышал, что Трамниц ведет дневник. И знаете что? Это оказалось правдой, и я могу доказать, что Макс на его совести.

– С помощью дневника?

– Совершенно верно. Вы должны обыскать его палату. Там в тумбочке есть тайник.

«Или был. Я же его сломал», – пронеслось в голове у Беркхоффа.

– Тайник?

В голосе фрау Зенгер вновь прозвучала интонация, как будто она разговаривала с младенцем или человеком, страдающим от бредовых видений.

«О боже! Со стороны я действительно кажусь сумасшедшим», – мысленно сказал себе Тилль.

Тогда он решил открыть карты и сказал:

– Хорошо, я знаю, что вы мне не верите. Это можно понять. Я тоже на вашем месте не верил бы. Но мои слова может подтвердить мой шурин. Он полицейский. Это он подобрал для меня личность Патрика Винтера и внедрил сюда.

После такого его заявления фрау Зенгер глубоко вздохнула, как человек, который желает взять себя в руки, и спросила:

– Как его зовут?

– Оливер Скания.

– Его номер телефона вы тоже помните?

На этот раз Тиллю пришлось признать, что этот номер он не знает.

– Нет, но он работает в полицейском участке номер сорок четыре. Телефон легко найти в любом онлайн-реестре. Позвоните ему на службу в Темпельхофе и спросите Оливера Сканию.

Фрау Зенгер с сомнением покачала головой, но потом сказала:

– Лучше это сделаете вы сами.

С этими словами она во второй и в последний раз предоставила в его распоряжение телефон, но включила режим громкой связи.

– Добрый день. У аппарата Тилль Беркхофф. Могу я поговорить с Оливером Сканией?

– По какому вопросу?

– По личному. Комиссар Скания – мой шурин.

– Минуточку.

Деловой женский голос сменился классической музыкой, заполнявшей паузу в ожидании соединения, а затем раздался нетерпеливый бас очень занятого и явно пожилого человека, который, не представляясь, сразу же перешел к делу: