Стефан Анхем - Девятая могила

Но она ошиблась. Чудовищно ошиблась.

Полиция нашла не ее. Может, это вообще была не полиция. Софи больно прикусила себе губу, чтобы остановить мысли, которые непрерывно крутились в ее голове в попытках понять. Но она понимала только то, что ее последняя надежда выжить рухнула. Наивная вера, которую она на самом деле не решалась воспринимать всерьез. Вера в то, что, может быть, не все еще кончилось. В то, что когда-нибудь она еще почувствует тепло солнечных лучей на лице. Идеально выверенный вкус по-настоящему хорошей чашки кофе. Защищенность в крепких объятиях своего мужа.

Теперь она знала лучше.

Это знание причиняло ей нестерпимую боль. Словно ее мягким тканям нанесли большую, глубокую рану, которая только начала заживать, как ее опять вскрыли. И хотя Софи все время прекрасно знала, чем все кончится, в глубине души она не могла перестать верить и надеяться. Она всегда была верующей, но только сейчас по-настоящему поняла, почему религия имеет такое распространение. Почему никогда не получится лишить ее людей. Какие бы сильные аргументы ни приводились, как бы это ни противоречило логике, верующий человек никогда не откажется от своих убеждений. Боль просто-напросто была слишком сильной.

Софи бросало из одной крайности в другую – от веры в прекрасное будущее, где все в конечном итоге образуется, до стремления стать ничем, сгнить и угостить червей сытным ужином. Обе альтернативы прельщали. Может быть, в основном из-за того, что самое худшее происходит сейчас.

Необходимо что-то предпринять. К чему это приведет, не так важно. Так больше продолжаться не может. Но что она может сделать? Она слышала о людях, способных поднимать машины ради спасения своих детей, в первую очередь о женщинах, у которых от отчаяния в кровь поступало столько адреналина, что у них появлялись практически суперсилы. Но у нее не было ни ребенка, ни машины, которая могла задавить его насмерть. У нее было только отчаяние, но, с другой стороны, этого отчаяния было хоть отбавляй.

Она услышала, как заработал зонд, – в нем должно быть достаточно напора, чтобы выдавить сладковатую жижу, которая вскоре заполнит рот и затем попадет в горло. Заставит ее и дальше лежать привязанной и находиться в аду между жизнью и смертью.

Она попыталась отвернуть лицо, но шланг последовал за ней, продолжая наполнять рот. Не имея ни малейшего представления о том, к чему это приведет, и не обращая внимания на боль, которую причиняли ей ремни, она уперлась всем телом, пытаясь повернуться сначала в одну сторону, а потом в другую. Тем временем жижа проникала все глубже, вызывая у нее рвотный рефлекс.

И тут она что-то почувствовала. Может быть, речь шла о каком-то миллиметре, сказать было невозможно. Но это было определенно что-то новое, что взбодрило ее, и она продолжала напрягать каждый мускул то влево, то вправо. Теперь она была уверена. Стол двигался, и чтобы придать себе сил, она сделала несколько глотков кашицы, пытаясь раскачать стол.

Раздался треск, который становился все сильнее в такт ее движениям, и Софи решила не прекращать, пока звук не стихнет. Она начала считать каждое движение и досчитала до трехсот восьмидесяти четырех, когда треск внезапно прекратился, через секунду сменившись сильным грохотом.

Она не сразу осмелилась открыть глаза, а открыв, поняла, что лежит на полу рядом с перевернутым столом. Часть ремней, наверное, ослабла, поскольку теперь она смогла высвободить одну руку и спокойно пошевелить ею. И если повезет, она дотянется до скальпеля, который упал на пол в каком-то метре от нее.

Фабиан не сразу понял значимость подслушанного разговора между Гримосом и Эдельманом. Организм словно включил защитный механизм, чтобы держать шок на расстоянии. Когда шок наконец взял свое, Фабиану пришлось попросить водителя остановиться. Он вышел из машины и несколько раз глубоко вдохнул морозный ночной воздух. Его обуревали чувства. С одной стороны, он не мог поверить в то, что только что услышал, а с другой – представлял, как бросается на своего старого наставника, валит его на землю и надевает на него наручники за спиной.

Он ехал домой к Херману Эдельману в квартиру на улице Каптенсгатан с намерением сразу же предъявить ему подслушанный разговор. Словно у него в подсознании теплилась надежда, что есть простое объяснение и он сможет отправиться домой и лечь спать, убежденный в том, что все разрешится и нормализуется.

Но никакого такого объяснения не существовало, сейчас он это понимал. Во всяком случае, кроме того, что Эдельман знал гораздо больше, чем делал вид, и так или иначе был причастен к смерти министра юстиции. В конечном итоге ему придется прижать начальника к стене и потребовать у него ответа. Но не теперь. Он все еще слишком мало знал, а для получения настоящих ответов надо задавать настоящие вопросы.