Кирилл Агапов - Восемьдесят сигарет

Нет, месть тут ни при чём. И у него был шанс. Я наблюдал за Шиломбритом, стоя в углу прогулочного дворика, рядом с мусорным ведром; смотрел изъеденными хлоркой глазами, оттирая ржавые стенки унитазов; следил, затерянный в глубине столовой, перебирая ложкой отвратительное месиво в тарелке. Где бы он ни находился, куда бы ни пошёл, я смотрел за ним.

Я хотел разглядеть в нем человека. Но чем глубже я вглядывался, тем отчётливей видел жёсткую шерсть, налитые кровью глаза и затупившиеся о горы съеденного человеческого мяса клыки.

Три дня назад наш барак «взорвали».

Иногда такое случается.

Сотрудники лагеря остервенело выворачивают все наши вещи, выламывают подозрительно выпирающие доски в стенах, простукивают полы. Это не просто плановый обыск, который проводят для галочки. «Взрыв» – это серьёзно. Во время такого обыска часто присутствует начальник колонии.

Такое случается, если произошло что-то страшное.

Всё, на что сотрудники лагеря закрывали глаза, весь наш жалкий, формально запрещённый, но по-человечески разрешённый скарб летит в огромные тканевые мешки для белья и сжигается в котельной. Стеклянные кружки, цветные футболки, кипятильники, банные полотенца, щипчики для ногтей, фотографии в рамках, цветные авторучки, металлические чайные ложки – всё, что собиралось нами годами и на что не обращали внимания охранники, беспощадно летит в мешок для белья в дни Большого Взрыва.

Иногда такое случается, если ситуация вышла из-под контроля.

«Взрыв» – это месть. Начальник, багровый от бешенства, самолично сгребает всё, даже то, что вполне себе разрешено нам иметь при себе. Он неистовствует. Мечет молнии. Завтра ему предстоит отдуваться за случившееся перед прокуратурой. В дни Большого Взрыва карцеры переполнены. Даже боги помалкивают. Не выступают за свои права.

Такое случается. Если кто-то «освободился» раньше срока.

Знатный стоит бедлам. Давненько такого не было. Сотовых телефонов выгребли столько, что хватило бы забить полки небольшого магазина. Заключённые люто глядят исподлобья в сторону туалета, откуда санитары выносят «виновника торжества».

Лёшу.

Мне кажется, что знай он, какой переполох вызовет его смерть, сколько неудобств она причинит всем вокруг, он не решился бы совать голову в петлю, испугавшись того, что смерть – это не конец, а значит, они смогут добраться до него и там и наказать за Большой Взрыв.

«Падаль вонючая, – слышу я голос Шиломбрита, – из-за него тренажёрку пропустил».

На следующее утро я украл из санчасти пластиковую баночку для анализов мочи.

– Назови имя, милый, и получишь свой телефон. Всего несколько букв в обмен на твою никчёмную жизнь.

Токарь не верил ни единому её слову. И не помнил имени. Один из сотен лагерных шлюх, которые прошли через него, – вот кем был для него тот придурок, проткнувший себя гвоздём. Но даже если ему и удалось бы вспомнить, как его звали, проклятая стерва не выполнит своего обещания, в этом Токарь не сомневался. Да и вряд ли доктор ему теперь уже поможет. Всем своим существом, разумом и телом, Токарь ощущал близость смерти. Всё, чего ему хотелось, это ещё раз увидеть страдания на лице Нины. Лишь поэтому он решил попробовать.

– Саша, – сказал он наугад.

Имя, проклятое имя придаст облик возлюбленному чёртовой суки. Воскресит его в её памяти. Перенесёт из могилы в эту комнату. Раны её откроются, закровоточат, и Токарь вцепится в них зубами.

– Максим, – «я буду выкрикивать его имя и смеяться», – Леонид, Антон, – «я расскажу тебе, как хрустели его пальцы, как он стонал, когда мы пустили его по кругу в первый раз», – Сергей, Андрей!

– Не пытайся угадать, – Нина сделала шаг в сторону Токаря, – попробуй вспомнить. Представь его лицо, его глаза, вспомни, как он выглядел, и назови имя.

«Я вспомню, я обязательно вспомню, тварь», – думал Токарь, перечисляя все мужские имена, которые приходили ему на ум. Нина отрицательно мотала головой, медленно приближаясь все ближе и ближе.

– Вспоминай. Вспоминай! – повторяла она.

Глаза её светились ненавистью.

– Вспоминай!

– Егор.

Размахнувшись, Нина пнула Токаря в живот.

Он сложился пополам, обхватив живот руками. От боли перехватило дыхание.

– Вспоминай!

Нина пнула ещё раз. И ещё. И ещё.

Она била с остервенением и выкрикивала «вспоминай» до тех пор, пока Токарь не взмолился. Хриплым, задыхающимся голосом, кашляя и выплёвывая сгустки крови на каждом слоге, он выдавил: